Смильяна сидела на камнях возле воды, подогнув ноги, наблюдая за его жалкими потугами растереть своё отекшее лицо и пригладить сальные волосы, топорщащиеся в разные стороны, как потрепанный веник.
– Желаешь искупаться? Или ты закончил?
– Ты останешься со мной? Только не говори, что собираешься подглядывать.
Она не ответила. Снова упорхнула своими мыслями куда-то в поднебесье.
Благота ещё раз оглядел затерянный в глухом лесу источник. Птицы, захлёбываясь пением, метались среди изумрудного томления листвы. До вечера ещё оставалось время.
Он коротко вздохнул и принялся стягивать безрукавку.
– Ты сказала, родник обладает целебными свойствами, – сняв обувь и штаны, Благота с насмешкой указал на свою культю и болтающийся рукав. – А рука отрастёт?
Благота догадывался, что тогда в его памяти вила успела вызнать про руку. О том, как он потерял её в бою в ходе рукопашной схватки. Наверняка выхватила воспоминания и о том, как лекарь усекал ему остатки выше локтя, а Благота рыдал и выл, как несправедливо обиженный ребёнок.
– Нет, – ответила Смильяна.
Благота задержал взгляд на её узких щиколотках и маленьких босых ступнях, на которых темнела прилипшая грязь. Сказание о козьих ногах с копытами у вил оказалось только выдумкой.
– Кто-то уже пытался здесь такое делать? Ну, руку или ногу прирастить обратно? Голову?..
– Нет.
– Тогда мне стоило прихватить остатки руки с собой, – он нагнулся, кладя шерстяные носки на камень. – Кто знает, может, и вышел бы толк.
Благота выпрямился. Теперь он оставался стоять в одной рубахе и подштанниках.
– Ты бы ей понравился, – внезапно сказала Смильяна.
Благота в растерянности замер, отвлекшись от разглядывания воды. Он принялся перебирать пальцами шнурок на талии.
– Не знаю, о ком ты, но любопытно узнать – что сподвигло тебя на сравнение?
Он попробовал снова вчитаться в её позу и движения, разглядеть отголоски чувств, отражающиеся на бледном лице. Впусте. Смильяна сидела неподвижно, отстранённая и недосягаемая.
От созерцания вилы Благоту отвлёк глухой шелест. Он порывисто повернулся на месте, чувствуя затылком приближающуюся опасность, да так и замер. Кишки свернулись в узел от недоброго предчувствия.
Возле каменных ступеней стоял, – Благота мог покляться в первое мгновение, – зверь, неправильный в своих очертаниях, но не менее от этого опасный. Но затем Благота разглядел в его руке сжатый обух топора, и морок рассеялся, позволяя разглядеть новоприбывшего к источнику.
Вопреки своему диковатому облику пришелец оказался человеком – во всяком случае он показался Благоте таковым, – а именно мужчиной, носящим поверх рубахи с ременным поясом медвежью шкуру. Круглая чёрно-бурая морда с подпалиной лежала вплотную к спадающим на лоб русым волосам, кривя беззубую пасть. Верхняя часть лица мужчины грязно-бронзового цвета с горбатым носом выражала зверскую угрюмость. Нижняя часть, а именно подбородок, выглядела сильно изуродованной шрамом и краем изорванных губ.
Мужчина перевёл тёмные глаза с Благоты на вилу, с вилы снова на Благоту. Благоте крайне не понравилось, как пришелец это сделал. И без того звериное выражение лица мужчины сделалось ещё враждебней.
Благота похолодел. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы объяснить недовольство новоприбывшего. Благоте оставалось только гадать, что изберёт пришелец в медвежьей шкуре – расколет ему череп или отсечет оставшуюся руку?
