– Что за?.. – он заворошился на месте. – Грачонок, это ты гремишь?
В ответ молчание, шорох и сопение на полу. Синий отблеск бесовского глаза. Разумеется, это она.
– «Это святой отец шумит», – нудясь от скуки, подсказал Каргаш. – «Явился сюда под покровом ночи, чтобы хуй об тебя вытереть. А как ты проснулся – побежал к себе».
Ворча себе под нос, Мизгирь сел на разложенной на полу лежанке, вытягивая ноги в шерстяных носках на пыльный пол. Принялся разыскивать свои сапоги.
– Грачонок, зажги свечу. Очень тебя прошу. Что на этот раз? Ты ударилась? Всё, ни шагу больше. Хватит ронять вещи.
Мизгирь усиленно сосредоточился. С каждым днём становилось всё труднее чувствовать нити кудес, пронизывающие пространство.
«Неудивительно, зная, что моя жизнь на исходе. Дошло до того, что мне снится покойный отец – серьезный повод, чтобы начать рыть себе могилу. В одиночку Грачонок не справится. У неё силы, как у комара».
Наконец Мизгирь поднял руку, проникая сквозь призрачный Покров и отщипывая, будто крошку от хлеба, крупицу от кудесовой нити. Вопреки тому, что вблизи монастыря Покров, – невидимый рубеж, отделяющий царство живых от предцарствия мёртвых, – обветшал и явственно местами пришёл в абсолютнейшую негодность, собственные силы подводили его до крайности. И всё же Мизгирь совладал и вытянул крупицу света на свою сторону. Затем ещё одну, и ещё.
Крохотная монашеская келья озарилась призрачным белым свечением.
Мизгирь нахмурился. Страшно было думать, как тяжело придётся в случае, если обстоятельства вынудят его прибегнуть к плетению. Он мог биться об заклад, что стоило ему начать сплетать между собой нити кудес, как всё тело его посыплется, подобно сгоревшей в пепел головешке.
Мизгирь подошёл к окну, отворил деревянные ставни. Стоял ясный вечер. Он проспал всю ночь, утро и добрую половину дня.
– Тебя кормили? – мрачным тоном обратился он к Грачонку, смущенно топчущейся возле стола.
Она кивнула.
– Хорошо, тогда я ненадолго уйду. Пока меня нет, оставайся в келье. Скоро начнёт темнеть.
Грачонок хотела было что-то ему поведать, но вдруг огорченно поникла. Не будь Мизгирь в этот момент захвачен врасплох собственным бессилием, он наверняка бы вынудил себя расспросить Грачонка о её выраженном поведении. Но в итоге он счёл, что юница просто хотела воспользоваться ночным горшком без свидетеля, и теперь ей не терпелось дождаться, когда он уйдёт.
– У нас достаточно свечей, – прежде чем покинуть келью, Мизгирь последний раз взглянул на Грачонка. – Если снова начнёшь бояться темноты, просто зажги. Не нужно терпеть.
Грачонок робко кивнула, присаживаясь обратно на край своего соломенного тюфяка, накрытого подстилкой из овчины. Руки Грачонок украдкой сложила у себя внизу живота.
«Она до сих пор не высыпается из-за мучащих её кошмаров», – изможденно подумал Мизгирь. – «Но я настолько бездарен, что себе не могу помочь в этом вопросе».
– Понос после пищи? – пытаясь разбавить их беседу, спросил Мизгирь, чувствуя себя при этом до чудовищности халтурно.
Не зная, как иначе проявить свою заботу, он зацепился за движение её рук. Но после его вопроса Грачонок тут же переместила их себе за спину, будто он уличил её в нечто очень постыдном. Девочка быстро-быстро замотала головой.
– Все вещи останутся с тобой. В случае чего, ты знаешь, что использовать.
Грачонок отвернулась к нему спиной, кивнула.
– «Омерзительно», – ворчал Каргаш. – «С ума сойти можно».
