Если бы на месте «папиной радости» была другая девчонка, я бы ее пожалел. Даже не так — я бы никогда не довел ее до такого состояния. Но эта должна понять, что существует закон бумеранга. Что не нужно было меня еще и провоцировать.
Она достает из рюкзака мятую пачку, трясущимися пальцами вытягивает тонкую сигарету и хлопает по карманам пальто.
Мой выход.
Вырастаю перед ней и элегантно щелкаю зажигалкой. Ее поводит, щеки вспыхивают, а расфокусированный взгляд блуждает по моему лицу.
— Я думала, ты не придешь... — В интонации ясно слышится облегчение. Мы сейчас оба играем, но — надо отдать ей должное — актриса из нее вышла бы отличная.
— Я не мог не прийти... — Сражаю ее «искренним» признанием, и она глупо пялится на меня несколько долгих секунд.
— Пойдем? — Галантно отставляю локоть, и она повисает на нем. С трудом подавив желание стряхнуть дурочку с себя, как нечто мерзкое, продолжаю ее забалтывать: — Итак, Регина... Блин, красивое имя. Кто-нибудь говорил тебе, что ты шикарно выглядишь?
— Да! — нагло отзывается она. — А тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на брендовую вещь среди кучи барахла?
Я офигеваю от такого сравнения.
На нас косятся прохожие, и меня сжирает испанский стыд за ее нелепый наряд и странную внешность. Какие бренды, чья бы мычала...
Волоку ее к отогнутым прутьям забора и дальше — к заброшенному саду, и Гафарова напрягается:
— А куда мы идем, Свят?
— Есть одно отличное место. — Я изображаю безмятежность. — Совсем рядом, но там другой мир. Десять минут прогулочным шагом, и романтика. Ты не пожалеешь, обещаю!
Она с готовностью кивает, а я мысленно клянусь себе в обратном.
— С тобой — хоть на край света! Потому что ты такой красивый... — бормочет она, еще сильнее сжимая мое предплечье.
Настолько явно ко мне никто никогда не подкатывал, и я реально ощущаю себя «святошей» — именно так меня кличут девки в шараге. «Заботливо» отвожу кривые узловатые ветви от лица дурочки, придерживаю ее на кочках и не даю провалиться в ямы, и она просит:
— Только не оставляй меня одну, ладно? Мне отсюда не выбраться.
Зачем же так переигрывать...
Раздражение растет, я начинаю от нее уставать, но глубоко вздыхаю и посылаю загадочный взгляд сверху вниз.
— С чего ты взяла, что я тебя оставлю? И в мыслях не было.
Мы пробираемся через отравленный туманом сад, проходим через пустырь и оказываемся в заброшенном дачном массиве.
Солнце еще высоко — греет спину и плечи, воздух пахнет вином и медом, перезревшие яблоки падают в высокую траву, на осколках стекол и выгоревшей листве блестит паутина.
Но осенний вечер крадется по пятам — из низин тянет сыростью, а в полинявшем голубом небе виднеется бледная луна.
— Как красиво! — выдает «папина радость», блаженно оскаливаясь. — Тут так красиво, Свят...
Мое сомнение в ее душевном нездоровье перерастает в уверенность.
— А сейчас будет еще красивее! — с тем же больным энтузиазмом отзываюсь я, веду дурочку к огромному недостроенному «дворцу», без церемоний хватаю за талию и помогаю взобраться на разрушенный кирпичный забор.
Коттеджный поселок, раскинувшийся в долине, напоминает лоскутное одеяло — ровные квадраты газонов разных оттенков зеленого и аккуратные домики, отгороженные от внешнего мира неприступной стеной.
«Папина радость» приходит в восторг:
— Невероятно!.. Слушай, Святик, а ведь я там живу! — Она садится на кирпичи, свешивает ноги, и я опускаюсь рядом, чтобы «разделить с ней момент».
