Высоцкий. На краю - страница 45



Вон Жорка Епифанцев вытащил счастливый билетик: взяли, да еще на главную роль! А роль какая – Фома Гордеев!.. «Володя мечтал сниматься, – вспоминала вечная его «болельщица» Тая Додина. – И когда приглашали кого-то, он очень переживал: «Когда же я-то буду сниматься? Почему же меня, елки-палки, не снимают?»

Хотя, вообще-то, перед кинематографом у студийцев существовал «великий страх». «Нам категорически, вплоть до исключения, запрещали сниматься в кино, – жаловалась Аза Лихитченко. – Когда Епифанцев снялся в фильме «Фома Гордеев», то его исключили. Потом, правда, ему эту роль засчитали как дипломную работу. Меня… много раз приглашали и на пробы, и сниматься, но я боялась и отказывалась. Многие у нас так поступали, и Володе наверняка тоже приходилось этим где-то жертвовать… Если он и снимался, то все это тайно, в расчете на то, что никто, а главное – педагоги, этой картины не увидят…»

Но от искушения безумно сложно было отказываться. Все-таки запретный плод… Смолоду Высоцкий понимал: «Первое и самое главное, ради чего все идут сниматься в кино, то, что у кино такая колоссальная аудитория – несколько десятков миллионов человек. А в театре – это один спектакль, тысяча человек, и все…»

Первый раз я увидел Высоцкого в 1958 году, осенью, вспоминал Геннадий Полока. (Выпускник ВГИКа тогда начинал у Бориса Барнета, «запустившегося» с фильмом «Аннушка», вторым режиссером.) Я послал ассистентов в Школу-студию МХАТа – сказали, что там наиболее интересный курс. Все пришли такие громадные, огромные, плечистые, с басами. И пришел с ними мальчик – очень стройный, с великолепной фигуркой, как игрушка: талия, прелестные ноги, плечи чуть вислые, вперед, как у гимнастов бывают, с очень нежным лицом и с сиплым голосом. Не тем хриплым, который мы знаем, а сипловатым, иногда высокие ноты просто не говорил – видимо, несмыкание было в то время, что ли? Он был тихий, кроткий… Барнет заинтересовался… Он держался особняком от своих нарочито шумных товарищей, изо всех сил старавшихся понравиться режиссеру. За внешней флегматичностью в этом парне ощущалась скрытая энергия.

– Кажется, нам повезло, – шепнул Барнет, не сводя глаз с щупловатого студийца. – Вот кого надо снимать…

Разочарованные ассистенты принялись горячо отговаривать Бориса Васильевича, и он, только что переживший инфаркт, устало замахал руками:

– Ладно, ладно! Успокойтесь!.. Не буду…

И снял другого, который всех устраивал.

Были и иные робкие попытки молодого актера утвердить себя на экране. Но дальше фотопроб к фильмам «Над Тиссой», «Северная повесть» дело не шло. Назвать прорывом кинофильм «Сверстницы» – значит соврать. «Моя первая роль в кино, – с улыбкой вспоминал Высоцкий, – где я говорил одну фразу: «Сундук и корыто». Волнение. Повторял на десять интонаций. И в результате – сказал ее с кавказским акцентом, высоким голосом да еще заикаясь… Первое боевое крещение».

Спасибо, хоть какую-то копейку за эту канитель платили. «О его первых массовочных съемках я ничего не знала… Как он зарабатывал деньги на поездки в Киев, он мне не говорил», – говорила наивная возлюбленная Иза.

На 240-рублевую стипендию, конечно, было не разгуляться и не наездиться. Надо было выкручиваться. Добро, хоть жил дома. А каково было ребятам в общаге?

Вильдан вспоминал, как Высоцкий «иногда таскал нам жратву, когда особенно было голодно… Часто говорил: «Роман, пойдем ко мне, попьем чайку». И накормит как следует. Всегда это было очень кстати. Однажды в особо трудный период, перед самой стипендией, он приготовил дома целый противень горячей картошки с мясом и, старательно накрыв его, перебежал через дорогу и принес в общежитие. Надо было видеть наш восторг…»