Анна выдохнула. У неё тряслись руки. Мирьям закрыла глаза, прижимая ноты к груди. Лейка спросила:
– Папа… мы теперь – другие?
Яков взял её за руку.
– Мы – семья. А новое имя не меняет сердце.
Поезд дёрнулся. Скрипнули колёса, и вагон медленно покатился вперёд – в сторону границы, в сторону СССР, в сторону надежды. Позади остался Львов, осталась прежняя жизнь, и впереди было только неизвестное.
Переход через границу
Поезд мчался на восток, гулкий стук колёс будто отсчитывал шаги к новой судьбе. За окнами мелькали деревни, рощи, одинокие станции, где солдаты в шинелях смотрели на вагон с подозрением. Но в третьем классе мало кого интересовали: тут ехали бедняки, торговцы, случайные пассажиры… и те, кто хотел стать кем-то другим.
Анна сидела молча, крепко прижав Лейку к себе. Девочка уже не задавала вопросов. Она смотрела в окно и будто чувствовала, что всё, что они знали – осталось позади. Мирьям читала потрёпанную книгу, но взгляд её быстро скользил по строчкам, не задерживаясь – мысли были не здесь. Яков смотрел на своих девочек. Он знал: если бы он мог, он бы стал каменной стеной перед ними. Но теперь он – просто человек в чужом поезде, с чужим именем, с чужим паспортом.
Когда поезд приблизился к границе, в вагоне стало тише. Кто-то перекрестился, кто-то опустил голову. Проводник прошёл снова – проверил документы, мельком посмотрел в глаза. Ничего не сказал.
В Пидволочиске поезд остановился. Дальше – советская территория. На перроне появились двое в форме НКВД, с красными звёздами на пилотках. На груди – кобуры. Рядом с ними стояли двое пограничников с собаками. Наступила мёртвая тишина.
Один из офицеров медленно прошёл вдоль вагона, заглядывая в окна. Люди отводили глаза. Мирьям сжалась, а Лейка пряталась в маминых руках. Анна держалась, но губы её побелели.
Дверь в вагон открыли и военные вошли.
– Документы, – резко сказал пограничник с украинским акцентом.
Проводник молча передал пачку. Офицер листал паспорта. Дошёл до документов семьи Якова. Посмотрел на фото, потом в лицо Якову. Их взгляды встретились. Мгновение длилось вечность.
– Вы… из Варшавы?
– Так точно, – ответил Яков. – Едем к родственникам в Одессу. По вызову. Моя жена – полька. Я – часовых дел мастер.
Офицер кивнул. Звук штампа был громким, как выстрел. Он вернул документы, постоял немного и сказал:
– Добро пожаловать в Советский Союз.
Дверь захлопнулась. Через минуту – гудок, и поезд дёрнулся вперёд.
Анна не смогла сдержать слёз. Она отвернулась к окну и молча плакала. Мирьям положила ей руку на плечо. Лейка впервые за всё путешествие улыбнулась – детской, наивной, спасительной улыбкой.
– Мы теперь в другой стране? – спросила она.
– Да, солнышко, – ответил Яков и поцеловал её в волосы. – Мы теперь точно будем жить. Только помни, что с этого момента меня зовут Ян, сестру Мария, тебя Леся, а маму – по-прежнему Аня.
Молдаванка. Возвращение домой
Ян Стержицкий быстро сошёл с платформы одесского вокзала, держа за руку Лесю, тогда как Анна и Мария осторожно ступали по пыльной брусчатке, озираясь вокруг. Одесса была жаркой, пахнущей морем и камнем, и чем-то щемяще знакомым. Всё в этом городе казалось Яну одновременно чужим и до боли родным. Прошло почти тридцать лет с того дня, как он уехал мальчишкой, с тётей Хеленой, с мечтой о тонких серебряных цепочках и блестящем деле мастера.
Теперь он возвращался – не мастером, не победителем, а беглецом. С семьёй и свёртком, в котором было всё их настоящее.
