До Мельничной добрались на извозчике – утомительно, но терпимо. Улица, где жил Нотан, почти не изменилась: те же облупленные фасады, крики соседей, запах жареного лука и огурцов с уксусом из открытых окон.
Одноэтажный приземистый дом из пористого ракушечника, давно потерявшего первоначальный желтоватый цвет под слоями побелки и городской копоти, встретил Яна, как добрый пес, свернувшийся калачиком. Невеликие окна с тяжелыми ставнями, способными выдержать и ливень, и чересчур любопытного соседа Фиму, сияли гостеприимством. Ян отворил калитку с вечно скрипящей петлей и бросил испуганный взгляд на бакалею тети Сони – главного информационного центра квартала. Квадратный двор, кое как вымощенный, был начисто выметен. В центре стояла постоянно подтекающая колонка, где обсуждались все свежие сплетни. Слева стоял сарай, где хранились дрова и «таинственные нужные» вещи, которые когда-нибудь пригодятся. Из дальнего угла выглядывала скромная будочка для удобства, которая зимой была настоящим испытанием характера. И все та же единственная грядка с луком, укропом и тремя кустами помидоров, которые каждый год давали урожай, несмотря на дворовых котов и пыль с Мельничной. Ян постучал в знакомую дверь. Сердце билось где-то в горле. Спустя минуту дверь открыл Нотан. Он стоял в холщёвой рубахе, босиком. На лице щетина. Несколько секунд он просто смотрел на Яна.
– Яша?!
– Нотан…
Братья обнялись. Глухо, крепко. Без слов. Леся прижалась к Анне – она впервые видела отца таким. Мария стояла чуть поодаль, сдерживая слёзы.
Нотан отступил, разглядывая гостей.
– А ну, входите! Чего ж вы на улице? – он засуетился, отворяя дверь шире. – Сара! Сара, иди скорей!
Из комнаты вышла жена брата лет сорока на вид, с густыми вьющимися волосами, завязанными платком, и внимательным взглядом.
– Это Анна, моя жена. Мария и Леся – наши дочери.
Сара улыбнулась, не скрывая слёз.
– Проходите, родные. Здесь тесно, но с любовью.
Нотан вопросительно посмотрел на брата.
– Да, да, это их новые имена, – вздохнул Ян, – так надо, все потом. Да, и я уже не Яков.
Дом был скромный: две комнаты и большая кухня, где пахло луковым супом, гренками, керосином от примуса и вечной жизнью. В глаза сразу бросалась могучая беленая русская печь, на которой дремал кот Васька – главный по теплу, и массивный дубовый, потертый локтями и тарелками до блеска стол. У стены притулился громадный темный буфет с семейным серебром на шесть персон, праздничным сервизом, с трещинкой, банками с абрикосовым вареньем и секретной полкой с «бутылочкой для гостей и сердечных приступов». Ну, и конечно, ключевой элемент интерьера – раковина с единственным краном для холодной воды (чудом цивилизации) и ведром под ней. Лесю усадили за стол, накормили варениками и сладким компотом. Сара гладила её по волосам.
– Ты ангел! И теперь ты у нас, моя птичка.
Легализация
Позже вечером, за чашкой чая, Ян и Нотан сели говорить по-настоящему. Тихо, напряжённо.
– Ты хоть понимаешь, Нотан, через что мы прошли? – мужчина вытащил из внутреннего кармана конверт с документами. – Вот. Всё настоящее: польские паспорта, визы, документы на имя Яна и Анны Стержицких с дочерями.
Нотан поднял брови.
– Стержицкие?
– Да. Польская семья из Варшавы, якобы бежали от фашистов. Мы родственники твоей жены, вернее ее двоюродного брата. Мы теперь твои, но польские.
– Умно… А, прописка?
