– И время надо подмотать.
Он тоже как-то сразу подтянулся, сконцентрировался, будто следуя в фарватере Журова.
– Да, – будто что-то припомнив, тот вновь повернулся к Ленскому, – и придется тебе, братишка – под сканер и заново все параметры проверить. А вдруг изменения какие-нибудь произошли? Не каждый день сталкиваешься с паранормальными явлениями!
– Нет, нормально! – Ленский вскочил. Его душил гнев. Вот так разоткровенничался с друзьями! – Больше ничего не хотите? Деятели! Там стереть, там подмотать, а ты, Ленский – завтра на обмеры, а точнее – в психушку, где тебя, как кролика, будут препарировать на предмет психических отклонений! Хотя, нет! Кролику легче! К хирургу он попадает уже мертвый. Его не заставляют перед этим поочередно, по полчаса кряду, переживать страх или злость. Интересно, а способны кролики на отчаяние? Наверняка, да, только им повезло больше – их убивают раньше, чем они успевают задуматься над этим.
Он подошел к окну, рванул на себя раму. В лицо ударил влажный зябкий ветер. Март! Проклятый месяц! Месяц смерти, потерь и расставаний. Вот взять и шагнуть сейчас туда, в роковую бездну, шагнуть и положить конец всем бедам.
Он вздрогнул от прикосновения, обернулся. Рядом стоял Журов.
– Ну, что ты, Жень? – он еще раз коснулся плеча Ленского. – Ведь, мы для дела, в целях конспирации. Не обижайся, прошу тебя..
Ленскому показалось, что все это уже было когда-то, и сейчас еще раз повторяется с ним. И эти мягкие, убаюкивающие интонации, и безнадежность слов, и сырая, непроницаемая ночь за черным стеклом. Он внимательно взглянул на высокий, с залысинами лоб друга, на смешные старомодные очки, на всю его нескладную, угловатую фигуру. И снова слова, слова густым, тягучим потоком.
– Ведь, это прорыв, Женя, прорыв, я чувствую. Осталось совсем немного, понимаешь? Я знаю, я уверен, результат будет, вот увидишь. Ну, вспомни, как мы все начинали, как трудно было. Неужели сейчас отступим?
Ленский еще раз глубоко вдохнул морозный, колкий воздух, закрыл окно.
– А какие, собственно, у тебя основания считать, что это прорыв? – он видел, что оба, и Силич, и Журов подавлены его вспышкой, и ему было немного неловко за свой срыв. – Подумаешь, показания скакнули! Может быть, поля магнитные в этот момент сдвинулись? Вон на улице ветрюган какой!
– Ты сам-то в это веришь? – в голосе Журова звучала насмешка. – Рассказал бы ты нам, Женька, все. А то поманил только, и в кусты. А, ведь, на кону – наша мечта. – он с вызовом посмотрел Ленскому в глаза. – Так как, есть у тебя, что нам рассказать?
В комнате повисла тишина. Ленский заметил, что и Силич смотрит на него выжидающе, с нескрываемым нетерпением.
– Да я и сам не пойму, – вырвалось у него. – Все было, как всегда – речка, лодка и так далее. Случай рядовой, несложный, поэтому и решил я фантазию на другое поберечь. Ничего не предвещало, честное слово. И вдруг – всплеск, буря, ураган! Меня выбросило куда-то на берег, на пустошь, зацепиться даже не за что!
– Подожди, так это речка тебя отторгла? – очки Журова блеснули, спрятав неожиданно ставшие неприятно-колючими глаза.
– Да нет же! Меня вместе с ней выбросило! – Ленский даже рассмеялся. – Неужели вы подумали, что этот хлюпик мог меня сделать?
– Значит, был кто-то третий? – почти прошептал Журов, и снова Ленский почувствовал на себе его колючий взгляд. – Так, значит… – и он замолчал, погрузившись в раздумья, приняв сходство со скульптурой Родена. Пауза, однако, длилась совсем недолго. Журов заговорил так же внезапно, как и замолчал.
