Выхожу из комнаты и впечатываюсь в привычный шкаф. Он отодвигается немного в сторону, подхватывает под локоть и тяжело ступает, таща меня за собой. Лестница, поворот налево, холл, узкий коридор. Считаю каждую ступень, каждый шаг. Это помогает меньше нервничать и трястись. Лаконичная столовая в бежевых тонах с массивной мебелью и строгим текстилем.
Во главе большого стола сидит Дамир, методично распиливая яичницу на тарелке. Он не отвлекается, не поднимает глаза, и мне остаётся занять свободное место по правую руку от него. Завтракаем в тишине, нарушаемой редкими пошаркиваниями женщины, разливающей напитки и убирающей освободившиеся тарелки. Заставляю впихивать в себя завтрак, уставившись в белоснежную скатерть. Никогда шумно не ела, но в этой тишине слышно, как жую и делаю глоток.
- Машина готова, - появляется в проёме шкаф, вытягиваясь по струнке.
- Поторопись, Вероника.
Дамир поднимается, бросает на стол салфетку и уходит в сторону выхода. Облегчённо выдыхаю, что больше не нужно давиться яичницей, которую я не люблю. Тороплюсь за ним, стараясь больше его не нервировать. В холле охранник выдаёт моё пальто и под локоть вытягивает из дома. Перед крыльцом стоит большой внедорожник, хищно скалясь обвесами на бампере. Водитель открывает заднюю дверь, куда охранник бесцеремонно засовывает меня, словно бездушную вещь.
Всю дорогу Дамир щёлкает по клавишам ноутбука, не замечая рядом меня, что даёт возможность наблюдать за скачущим пейзажем в окно. Два часа заснеженных полей, утонувших под сугробами деревень, скрытых под белыми покрывалами промышленных зон. Ближе к городу движение уплотняется, переходя в растянутые от светофора к светофору пробки. Растяжки из гирлянд, наряженные ёлки на площадях, светящиеся надписи с поздравлениями в витринах магазинов. В воздухе устало искрит приближение Нового года.
Наверное, Дамир всё ещё на меня зол. По торговому центру он идёт впереди, как будто меня нет рядом, а следом за ним болтаюсь я, сжатая за локоть лапой охранника. Покупка нарядов до абсурда смешна. Он проходит по рядам, тыкая в нужные платья, менеджер рядит меня и крутит, как манекен, согласовывая мой вид с хозяином. То же происходит в обувном и бутике нижнего белья, с разницей, что там я густо краснею, позволяя раздевать меня до гола. Столько унижений не получала за всю жизнь, но вишенкой на торте оказывается салон красоты.
- Убрать всю растительность и привести в порядок, - бросает администратору Дамир и покидает салон, оставив охранника, невозмутимо севшего рядом с рабочим столом.
Нас разделяет белая занавеска, и на каждый рывок воска я цепляюсь зубами в кулак, сдерживая крик. После всех манипуляций кожа горит, особенно в интимной зоне, которая прежде никогда не испытывала на себе варварский способ удаления волос. Сквозь зубы выдуваю воздух, надевая трусики и за ними джинсы. Кожу печёт от раздражения, а внутренности горят от обиды. Сглатываю слёзы, вставшие солёным комком в горле. Не хочу показывать свою слабость перед охранником и ,тем более, перед Дамиром. Тяну время, медленно одеваясь и успокаиваясь, мечтая, чтобы этот день быстрее кончился. Долго быть в одиночестве мне не дают. Как только пальто оказывается на плечах, занавеска отодвигается, и привычным уже захватом охранник выдёргивает меня из комнаты.
Следующим пунктом оказывается кафе. Дамир всё так же расправляется с ножом и вилкой, а я, как надоевшее приложение тихо сижу рядом. Мясо кажется на вкус резиновой подошвой, а салат потерял все краски южного лета. Уверена, что готовят здесь замечательно, только моё состояние мешает это оценить.
