Громко щёлкает ручник, печка набирает обороты, какой-то медляк льётся из динамиков. Паша перелезает ко мне назад и впивается в губы, дёргая пальцами пуговицу на джинсах. Прислушиваюсь к себе, стараясь понять свои ощущения. Смелость от выпитого льёт через край, плавя жаром и смешиваясь со страхом, вымораживающим изнутри. Мне хорошо до кружащихся в темпе вальса самолётиков, и одновременно плохо до тошноты, усиливающейся с увеличением скорости головокружения.
Оголённую грудь обдаёт прохладой, сжимающиеся на ней пальцы выбрасывают меня туда, в июньское утро, где другие пальцы игрались с соском. Делаю глубокий вдох, сдерживая себя от желания отстраниться, и твержу про себя, словно мантру: «это лечение… это лечение от него». Паша больше не сдерживается, добравшись до вожделенного десерта, сминает грудь, рычит и проникает рукой в трусики, раздвигая складочки и стремительно продвигаясь к цели. И вот тут накрывает, что это перебор. Не готова я делать такой большой шаг, похожий больше на стометровку, пробегающую на время.
- Паш.. Паш.. Прости… Я не готова… У меня ещё никого не было…
Вцепляюсь в его руку и вызволяю её из трусов, одновременно отодвигаясь и упираясь спиной в дверь. Становится тошно, как будто я изменила Дамиру, и меня начинает пробивать дрожь. Затуманенный взгляд Павла тяжелеет, губы растягиваются в оскал. Тусклое освещение от приборной панели искажает черты лица, проявляя что-то звериное. Шумное дыхание, переходящее в хрип еле сдерживаемого мужского желания.
- Хорошо, Никусь. Не здесь и не сейчас. Просто помоги мне.
Паша расстёгивает ширинку, освобождает налившийся кровью член и кладёт мою руку на него. Он немного меньше, тоньше, светлее, чем тот, который был у меня в руке в то утро. Тактильное ощущение вырывает из «сейчас» и выбрасывает в «тогда», где Дамир оттягивает грудь, прокатывая соски между пальцами, а я поглаживаю его ствол, поражённая контрастом.
- Да, Никусь, хорошо… Сожми сильнее… Да… Возьми его в ротик…
Давление на затылке, пригибающее вниз, горячая головка, упирающаяся в губы, толчок, и я в своём сне, стою на коленях, Дамир лупит по щекам и жёстко трахает в рот. И это уже охрененный перебор. Тошнота подкатывает к горлу, и я не успеваю отстраниться, как меня начинает выворачивать, заливая член и Пашины штаны выпитым спиртным.
- Блядь! Вероник! Нахера так напиваться?!
Выражение Пашиного лица я не вижу, но оно в красках рисуется в голове. Мне настолько плохо, что выразить состояние можно только словом «пиздец», умноженным в десять раз. Парень суетится, обтирает себя салфетками, а мне на всё пофиг. Единственное желание - оказаться в кровати, завернуться в одеяло и никуда не выходить.
- Отвези меня домой, - хриплю, сглатывая горечь по саднящему горлу. – Мне очень плохо. Прости, Паш. Со спиртным был перебор.
Паша отвозит меня домой, провожает до квартиры, обнимает и нежно целует в висок.
- Отдохни, Никусь. В следующий раз всё получится.
Закрываю дверь, прохожу в спальню и падаю на кровать. Не будет следующего раза. Не готова я к таким шагам.
6. Глава 6
Два года спустя
Вероника
Почерневшие деревья тянутся к тяжёлому серому небу искривлёнными голыми ветками. Крупные хлопья снега закручиваются на ветру, опускаясь ниже и покрывая собой лакированную поверхность гробов. Их два, по одному на каждого родителя.
В это время, год назад мы готовились с ними к Новому году, наряжая пушистую ель и развешивая гирлянды по дому. Теперь они готовятся к погребению после зверского убийства в собственной спальне. В версию полиции об ограблении верится с трудом. Не тот посёлок, не тот масштаб. Макс не говорит, но я сама догадываюсь, что смерть родителей связана с бизнесом. Показательная казнь, с пытками и насилием. Я не видела, как выглядят мама и папа, брат запретил идти на опознание. Только закрытые крышки не оставляют сомнений, что умирали они долго и тяжело.
