– Они же нам весь самолёт испоганят.
– Ничего, отмоют потом. В набор!
Самолёт перед проводами ЛЭП резко взмыл вверх и начал разворот на повторный заход. Сигнальщики быстро отмерили саженями сорок метров и снова подняли свои знаки, попадав на землю перед приближением самолёта.
За 15 минут они сделали шесть заходов на поле и вылили полторы тонны ядовитой гадости. Самолёт сажали с открытыми форточками, так как лобовые стёкла все были заляпаны красно-зелёными останками кузнечиков.
– Мать твою! – ахнули рабочие, потрогав кромки крыльев и посмотрев на фонарь кабины. – Да сколько же их там?
– Так, так! – засуетился Кутузов и завертел головой, выбирая из рабочих мужика покрепче. Ткнув в него пальцем, спросил: – У тебя голова не кружится?
– Если когда переберу – кружится, – осклабился тот.
–С перебора у всех кружится, – отмахнулся техник. – Вот тебе бачок с водой, вот тряпки. Будешь после каждого полёта забираться на самолёт и мыть стёкла фонаря.
– Какого фонаря? – вытаращил глаза мужик.
– Это кабина пилотов так называется.
Только тут до Митрошкина и второго пилота дошло, зачем Кутузов прихватил с собой массу различного тряпичного хлама.
– Хоть у нас в воздухозаборнике и решётка, – сказал Митрошкин, – но… не забьют ли нам его эти твари? Шлёпнемся на поле вместе с кузнечиками.
– Я периодически буду проверять его, – успокоил Кутузов. – Так положено на таких работах. В кабине, небось, жареными кузнечиками пахнет?
– Ещё как!
Рабочие удивлённо посмотрели на техника и засмеялись. В кабине жутко воняло химикатами.
– Кузнечики попадают на рёбра охлаждения цилиндров и тут же поджариваются, так как температура двигателя 200 градусов, – пояснил Кутузов. – Дошло? В некоторых странах жареные кузнечики – ужасный деликатес и стоит столько, сколько вы за месяц не получаете, – пояснил он.
– Да мы тут давно вообще ничего не получаем, – ответили ему. – А про деликатес этот не заливай. Кто ж эту мразь жрать-то будет?
– Ещё как жрут. И не жрут, а вкушают. Это дефицит.
– Эко, дефицит! Вон его сколько летает!
– Там где его вкушают, он не летает табунами.
– Степан, собирай в мешки их, – посоветовал другой рабочий. – Этот, как его, бизнес сделаешь. Пару мешков продашь и разбогатеешь. Один коньяк пить будешь. Ха-ха-ха!
– Тьфу! – сплюнул Степан. – Сам собирай!
Сделали ещё полёт, мужик, кряхтя, полез на спину самолёта мыть стёкла, а Кутузов, подтащив к двигателю стремянку, полез проверять воздушный тракт.
После пятого полёта Долголетов покинул кабину.
– Летай! – сказал он Митрошкину. – Талант от времени не ржавеет. Чего я сидеть тут буду? Даже ни разу в управление не вмешался.
К вечеру они обработали два поля. Теперь любая гадость, туда севшая и попытавшаяся заняться пожиранием урожая, там и останется. Уже в качестве удобрения.
– Завтра чуть свет начнём, – сказал Григорий, – до восхода солнца, пока эта гадость ещё летать не начинает.
– Сторож! – заорал Кутузов. – Принимай дела! – И он вытащил журнал передачи и приёма аэродромного имущества.
Из будки, пятясь задом, кряхтя и охая, выполз старикан лет восьмидесяти.
– Мать твою! – ахнул Кутузов. – Он наверно ещё нашествие Мамая помнит. – Концы не отдаст тут?
– Он ещё нас переживёт, – неуверенно сказал агроном. – Ну, где я молодого сторожа вам возьму? Они и за деньги-то ночью не хотят работать, а за так тем более.
– Ох, дела, дела! – вздохнул Кутузов. – Везде бардак. Он ручку-то держать может? Ему ж расписываться надо.
