– Крестик поставит, – засмеялся кто-то из рабочих.
– Как твоё фамилиё, дед? – спросил техник, открывая журнал.
– А? – приложил ладонь к уху старик.
– Фамилия, говорю, как твоя?
– Чего, чего? – дед стянул с головы военную шапку времён финской кампании 39 года и наклонил голову.
– Он ещё и глух, как пень. Точно, Мамая помнит. Как фамилия, говорю? – наклонился к самому уху деда.
– Чья?
– Да твоя, твоя!
– А, моя-то? Шевелёвы мы.
Дрожащей костлявой, как саксаул рукой, дед поставил закорючку в том месте, где указал Кутузов. Инструктировать его было бесполезно. Расписавшись, дед снова полез в будку к лежанке.
– Террористам тут ни за что не пройти! – сказал Митрошкин, садясь в машину. – Будем надеяться, что их отпугнёт смердящий запах химикатов.
– Да уж, – вздохнул второй пилот, – вряд ли найдутся желающие угонять этот летающий клозет.
Агроном привёз их в гостиницу, где они оставили вещи и сразу же поехали в столовую. Туда же подкатил и председатель только что приехавший из Бронска.
– Принеси и нам с агрономом, – приказал он поварихе, – поужинаем вместе с лётчиками.
За столом Кутузов нахмурился и заёрзал, словно ему под задницу насыпали горчицы. Борщ он выхлебал, а когда принесли второе, не выдержал:
– Нет, один бардак всюду! – отодвинув вилку, возмутился он. – Мы, сломя голову, бросив семьи на судьбу произвола, как говорил наш незабвенный инженер Рафик Календарьевич да будет всегда светел лик его, рванули сюда, чтобы задавить прилетевшую сюда мерзость, а как нас встречают? Как? – воздел он кверху руки.
Все прекратили приём пищи и удивлённо уставились на Кутузова.
– Сторожа привезли, как сказал кто-то из писателей, времён очаковских и покоренья Крыма…
– Это сказал не писатель, а поэт, – перебил его Григорий, сообразивший, почему возмущается техник. – Лёша, мы же договорились. Или хочешь кушать саранчу?
– А чего, едят же её инородцы. Под водочку ещё как пойдёт. Но я же говорю, бардак! – Теперь он развёл руки в стороны и удивлённо осмотрел стол, будто увидел на нём нечто необычное.
– Пе-ре-бёшь-ся! – по слогам произнёс Долголетов.
Понятливый председатель встал и направился к своему вездеходу. Обратно он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.
– Вот, в Бронске купил. А ты чего ж не позаботился? – поглядел на агронома.
– Всё так быстро получилось, не успели, – оправдывался тот. – Да и денег в кассе нет.
– Традиций нельзя нарушать, – уже не возмущённо, а наставительно произнёс Кутузов. – Денег нет, но самогон-то есть. Сам говоришь, все гонят.
– Гонят, – улыбнулся председатель. – В тихую погоду вонь стоит по деревне. Ну, давайте с устатку. По сто грамм не помешает.
– Конечно, не помешает! – у Кутузова дёрнулся кадык, и рука потянулась к стакану.
Утром встали темно. Собственно была ещё ночь.
– Чёрт, где же нам врача искать в такую рань? – зачесался второй пилот.
– Сам распиши это дело, – подумав, разрешил Долголетов. – Действительно, три ночи.
– Рабочий день с нарушений начинаем, – проскрипел, зевая, Митрошкин. – Ай-ай-ай! Жалоб нет. Где расписаться?
Все расписались в тетради. За врача, исковеркав собственный почерк, расписался второй пилот. Поехали на аэродром. Кутузов запустил двигатель, а сторож так и не проснулся.
– Да не отдал ли он концы? – забеспокоился Митрошкин. – Пошевелите его.
Старика растормошили, и он открыл глаза явно не понимая, где находится.
– Дед, террористы не приходили? – спросили его.
