Взломанная вертикаль - страница 35

– Бледный ты очень, – подавая Виссариону фотоаппарат, валявшийся в кузове, обронил Разинцев. – Увы, водка нередко превращает хорошего человека в безмозглую скотину. Потому в партиях сухой закон.

– Он что, этот Мишка, пьянь? – спросил Стражин.

– Куда там! В меру пьющий. Но вот что-то стукнуло в голову. Давно, видно, просто давно сытно не ел, вот и развезло. Многие ребята едят всухомятку. Поселковая столовая который месяц закрыта на ремонт. К услугам ребят только буфет. А Мишка последнее время почти безотлучно пропадал в гараже, ремонтируя технику, транспорт. Руки у него золотые.

Распахнулась дверца вездехода, впустив морозный воздух. С порцией холодного тумана в кузов вполз Михаил.

– Андрюша, земляк, – встал он на колени, – вся хмель на холоде вон. Прости меня. Христа ради, семьи ради прошу. Прости. Я бы все равно ни на тебя, ни на кого другого руку бы не поднял. Ерепенился. Так это, одна поза. Игра по пьяни в бесшабашность. Дурацкая игра. Прости.

– Да идешь ты! – зло бросил Андрей. – Переполошил всех. Спать ложись, утро вечера мудренее.

– Андрей, ну прости меня, гадёныша! Знаю о сухом законе. Да прихватил бутылку на всякий случай, мало ли что может случиться в дороге. Не возьму больше водку в рот. Прости.

– Зареклась одна хвостом не вертеть.

– Слово, начальник. Перед ребятами слово даю.

– Все, спи. Завтра поговорим. Спи!

Бывает же такое! Из «Спидолы» Шабалова полилась, приглушаемая помехами, любимая песня Лены «Белая лебедь». Разинцев и Стражин будто онемели. Как трогателен голос певицы: «Мне белая вьюга уронит в ладони перо с крыла. И ветры заплачут над снежным раздольем. Зима пришла».

Вернувшись в поселок Хорей, Стражин пришел в гости к Маньчуку. Тот накануне отправил жену по делам в Томилово. Они вдвоем уютно устроились в комнате возле телевизора, разговорились. Ничего не скрывая, вкратце рассказал Виссарион о своей некогда романтической встрече на горе Райской с Леной, о своих нынешних журналистских заботах.

– Виссарион, лезть в душу не буду. Но, думается, ты к Лене сердцем прикипел. Это надо перебороть ради неё. У Разинцевых хорошая семья.

– Было когда-то, прикипел к ней внезапно. Да потерял её. Другого любит она. Мне ночью в вездеходе подумалось, и, правда, зачем ехать к ней? Чтобы переворошить прошлое? Но, собственно, отношений между нами никаких не было. Мы с ней давно, как это ни тривиально звучит – два берега у одной реки по имени Жизнь. У каждого из нас своя дорога, и которым не желательно пересекаться.

– Ты очень остро переживаешь эту ситуацию, приятель. Но вам не нужно встречаться. Лене будет во сто крат труднее, чем тебе. Вон уж сколько лет она живет с Андрюшей душа в душу, а детей нет. Ладно, поднимем рюмку коньячка. Будем считать, ты не пробился в горы. Такое бывает.

– Нет, Борис, это горы не приняли меня.

Тревожно, нехорошо мне было весь вечер и всю ночь. Накануне волком выла метель, то затихая, то ярясь-щерясь одичавшей собакой-выплюйкой. Такую она нагнала тоску. Помолилась иконке Божьей Матери. Вроде бы, на душе стало легче. Переделала всю работу на буровой. Рассортировала керн, просмотрела и оформила всю документацию, прибрала наш вагончик. Жду тебя, Андрюша, мысленно разговариваю с тобой. Как-то ты в этакую завихрень-круговерть в машине? Мой бородатый, ершистый, худущий, пропахший мазутом, соляркой, с задубевшими на ладонях мозолями, дорогой мой Андрюша, мой рыцарь. Милый мой человек. Я люблю тебя, твои серые, с непередаваемым легким табачным отливом, глаза, мягкие губы. Дорогой мой, если бы ты знал, что сегодня, в эту шалую ветреную ночь, в эту счастливую для нас ночь я ощутила под самым сердцем легонькие толчки. Это он, наш маленький, или малышка, на своих крохотных нартах хочет приехать в наш дом. Сколько же мы ждали его! Целую вечность. Боже мой, длиннющая вереница дней, ночей, недель, месяцев. Мы так хотели его, а он не приходил, наш малыш. Нынче я надумала поехать в санаторий. Говорят, есть один под Евпаторией. И вот, радость моя, солнышко моё, наш малыш дает о себе знать. Прочь санаторий, прочь слёзы отчаяния! Как я молилась, как просила и Мать Кайгусей, и Богородицу Матушку Мира, чтобы родился у нас с тобой ребёночек. Я загадала невероятное: выйду из вагончика и увижу полярное сияние, то все будет хорошо. И что же. Открываю с опаской дверь. Пурга сгинула. Мороз вызвездил небо-эфир. Пусть эфир, мне так нравится. Я сегодня госпожа всему сущему, я теперь почти что Мать Кайгусей. Ведь ребёночек – это целый мир, а я мать его.