Ты меня услышал, Андрюша? Бирюзовые шторы окутали звезды, плясало северное сияние! На моих глазах счастливые слёзы. Так сладко в груди. Она скоро будет полна молока. Я это знаю. Потом я вернулась, легла в постель и вспоминала нашу поездку на мою настоящую родину. Помнишь, как мы вышли из вертолёта на малюсеньком аэродроме заштатного рабочего поселка. Ничего не осталось в нём от прежней жизни: ни бестолковых ватаг ребятишек с повизгивающими рядом собаками, ни чумов, ни нарт возле них. Не увидела я ни одного старожила моего стойбища. Стоят в мелколесье невысокие домики из бруса и даже кирпича. Помнишь, мы зашли в клуб, магазин, в контору маленького прииска. У школы брызнула врассыпную мелкота, среди мальчишек и девчонок немало смугляшек – моих маленьких земляков. И вдруг будто пролился свет, я так остро ощутила, что это же моя родина. Моя дорогая маленькая родина. Потому и берегу в нашей ленинградской, тебе не нравится это имя твоего родного города, поскольку оно не соответствует исторической правде, потому так – в питерской квартире мои детские торбасики, что кочевали со мной повсюду. На них бегут по окружности малюсеньких оленьих голенищ две параллельные голубые полоски, обрамлённые искусно сделанными из кожи и материи красными кубиками, белыми ветвями – рожками оленей, жёлтыми кружочками – это ягоды морошки, зелёными вышитыми листиками брусники. Как волнует меня этот орнамент. Торбасики сшили мама и папа. Те, кого я знала всего несколько лет. Смешной, невезучий папка, но талантливый резчик по дереву и кости. Моя красивая и добрая мамочка. Их давно нет на земле. Лучше бы мне не держать выструганных папкой деревянных олешек, не заливаться смехом от легкой маминой щекотки. Тогда бы проще сознавать, что в далёком Новохолмске есть ещё у меня мама и папа, они вырастили и воспитали меня. Веришь, я много пережила и перечувствовала, будучи девчонкой. Помню, как ушли из жизни папка и бабушка, как плакала я на груди холодной мамы в чужом чуме. Это ушло. Пусть в сердце навсегда останется только хорошее.
Я ещё хочу поговорить с тобой, Андрюша. Моя бородатая колючка. Не забыл, как мы посмеивались в моём родном поселке у гостиницы «Испытай удачу». Спасибо все же автору неординарного: никакая глухомань не погасит у людей юмор.
Молодцы золотодобытчики. Все-таки сколько в мире парадоксов. Мой народ жил в бедности века, даже не подозревая, что под ногами, за мхом и грунтом, таятся несметные сокровища. Мои сородичи довольствовались охотой, рыболовством, оленеводством. Итак, по моей прихоти мы оказались на моей родине, скрытой далью и дымкой расстояний – зубцами гор, тундрой, тайгой и лесом. Оказия в Большегородск – через сутки, отсюда на самолёте в Ленинград, а затем к морю, к теплу, к неге и фруктам. Всё это было впереди. А сейчас нам с тобой в столовую. Помнишь, она неказистая с виду, однако помещение оформлено со вкусом – резьба по дереву, чеканка. Меню восхитило: свежие огурцы, помидоры, зелень. В буфете апельсины, яблоки. Свежие овощи из местной теплицы. Грунт её защищён стеклянной крышей, трубы центрального отопления обогревают помещение. Зимой тут, как в Ташкенте летом. А после я повела тебя на берег быстроногой Кадельги. Я назвала её Катенькой. Легкая на ногу, доверчивая, до другого берега её не то что тынцзян долетит, а того проще – варежка. Мы пошли с тобой вверх по течению, удаляясь от шума рабочего поселка. Тогда-то я тебе и рассказала всё, что знала о своей семье. О, моя бабушка, взывающая к Кайгусь-нам, о, моя мама, с журчащими словами любви ко мне, о, мой папа, со своими божками алэлами. Здравствуйте, тени ваши дорогие, незабвенные. Здравствуй, Кайгусь-нам. Я просила у матери нашей, у земли всеродящей и у Великой Божьей Матери Мира, чтобы слились тела – моё и супруга нежного, души наши в одно малюсенькое тельце и душу, чтобы я наконец-то стала матерью. Неслучайно нас свела судьба на горе Райской. Ты отыскал тропу моей жизни, а я твою. Почему возле наших тропинок не появиться ещё одной – крошечной?
