Взломанная вертикаль - страница 50

– Ты чего это меня в бок двинул, а? За что? Я тебе что, груша боксерская!?

И врезал Виссариону в скулу. Тот упал, не понимая, за что получил по зубам. Вскочив на ноги, схватил Цыбулько за борт теплой куртки.

– Да ты что! Я с вами мирно разговариваю, а ты долбанул меня! За что?

– Он еще спрашивает, за что? – нагло рассмеялся Цыбулько. – Ты разве не знаешь, что Фимка давно положил глаз на Виолу, а я на твою соседку?! Вот тебе, получай! Чтобы знал, это наши девчонки!

Удар в глаз, сыпанули мириады искр. Виссар упал, на него обрушились удары ногами, посыпались ругательства.

– Сволочи! Фашисты! Мерзавцы! – кричал он, обливаясь кровью, хлещущей из носа, изо рта.

Его поднимали на ноги и били, били с исступлением, со злорадством, с матом, какого он еще и не слышал. Возле дома Фимка бросил Эдику:

– Да кидай его в канаву. Очухается!

Теряя сознание, Виссар слышал, как Цыбулько ответил Перхотскому:

– Э, Фима, тут ты не прав. Врезали ему под первое число, может и не доползти. А весь класс знает, что мы вышли с ним от Зинки. Замерзнет, нас посадят. Мы с тобой совершеннолетние. Он, кстати, моложе нас на год. Я читал в классном журнале. Допрём его до крыльца, ударим в окно и ходу, только нас и видели.

– А если его старики на нас в суд подадут?

– Не думаю, что его родители в суд пойдут. Пожалеют нас! Отчим его был за колючей проволокой в Обдорске. Знает почём фунт лиха. Доволокем уж его. А иначе нам крышка.

Какой переполох поднялся в квартире, когда отец втащил Виссариона в дом. Мать оттирала лицо от крови, а та сочилась и сочилась из рассеченной брови. «Скорую» вызывать не было смысла: одна дохлая машинешка на весь городок. Через дорогу на соседней улице жила фельдшер железнодорожников. Отец рванул к ней.

– Надо бы вашего сына в больницу, – сказала та, – видно немало потерял крови. Нос разбит, губы, бровь рассечена. Весь в кровоподтеках, синяках. Я зашью бровь, а там уж вы сами решайте. Но тут без милиции не обойтись.

Фельдшер здравпункта оказала первую срочную медицинскую помощь. Зашила Виссару бровь, поставила примочки на кровоподтеки, дала лекарства и выписала рецепты на медпрепараты. Утром пришел врач, осмотрел Виссара, похлопав того легонько по плечу, изрек:

– Переломов нет. До свадьбы все заживет. В больнице койки заняты. Пусть полежит дома. Надумаете обращаться в милицию, позвоните мне, я подготовлю справку. А фельдшер все сделала очень правильно, хорошо. И лекарства выписала все те, что надо.

На том медицинская помощь и закончилась. Родители посоветовались между собой, с ним и не стали писать заявление в милицию, жалко ребят, у них еще вся жизнь впереди. Мать об избиении сына сообщила в школу. Пока Виссарион валялся дома, его навестили Валя и Виола. Ему стыдно было чувствовать себя в присутствии девушек немощным, с повязкой на правом глазу. Когда они ушли, он критически осмотрел свою комнату. И впервые подумал о том, как бедно они живут, а ведь его мама к тому времени уже не первый год начальник почтового отделения связи, а отец, отчим, работая помощником машиниста паровоза, неплохо зарабатывал. Он знал, что родители откладывают деньги на покупку квартиры на юге, и не особо утруждали себя приобретением обстановки, однако не отказывали себе и детям ни в еде, ни в одежде. У него почти спартанская обстановка: вот общая его и Юльки кровать, где они спали когда «валетиком», когда плечом к плечу, над ней домотканый коврик. У большой стены платяной шкаф. Вон там его стол с учебниками и узенькая этажерка с книгами. На широком подоконнике цветы: герань, столетник, еще горшочки с вялой растительностью. В комнате родителей кровать с никелированными шишечками, над ней красивый «персидский» ковер, у окна тумбочка с радиоприемником проигрывателем. А, напротив, у стены, где дверь в комнату родителей, стоит комод, еще у одной стены старый диван, поодаль огромная и жарко пылающая зимой печь. Скрипящие половицы покрыты домотканым половиком. Вот и все добро, нажитое за многолетний труд на сибирском Севере. В распоряжении Виссариона велосипед, подаренный отцом после семилетки. С ним связаны разные события в его жизни. Как он форсил на нем, пролетая мимо девчонок, не держась за руль, хотя дорога не асфальт, а укатанная гравийка. Как летом после выпускного вечера катал на раме сначала Валю, а потом и Виолу. Как он уехал с Виолкой на железнодорожный разъезд, поднялся на поросший кустарником взгорок, и, повалив девчонку на траву, целовал ее неистово в губы. Гладил ее колени, животик, груди. Запустил руку в неположенное место, она ойкнула, затихла. Крепче прижалась к нему, когда его руки начали нетерпеливо поглаживать ее бедра. Он попытался сдернуть трусики. Но тут внизу проехали на дрезине путейцы, а через какое-то время прокричал спешащий с лесом товарняк. Виола встрепенулась, отодвинула его руки, поправила платье, спустилась к полотну дороги, и побежала, не дожидаясь его, через мостик к тропинке, ведущей в город. Виола мчалась во всю мочь, не отзываясь на крики друга.