в ответ Плотвица рассмеялась. -
Чего стоишь? Беги скорей:
оно тебя уже заждалось», -
и золотым блеснув хвостом
Плотва в глубокий омут смылась,
а дед, хватая воздух ртом,
решил, что та ему приснилось.
До деревеньки путь далёк.
Бредёт старик, скребёт макушку,
так случай тот его увлёк,
что позабыл он про чекушку:
«Останусь нынче без ухи
и ладно: борщ старуха сварит,
щи с мясом тоже неплохи…
Видать к грозе так сильно парит».
II
У деда радуга в глазах:
в его избе сидит девица,
вся в мини юбке, в каблуках,
под ноль острижена косица.
«А где старуха-то моя?
Неужто с горя удавилась?!
Неужто стал убивец я?!»
Девица, хмыкнув, удивилась:
«Из-за такого в петлю лезть
и в омут с берега кидаться?
Не про тебя такая честь,
чтоб с жизнью с горюшка расстаться.
Ну что уставился? Ступай, -
не видишь: ногти в маникюре? -
скорей готовь и подавай
мне борщ и кнели[6] во фритюре».
Старик отправился к плите
и с непривычки весь убился!
Девица съела блюда те, -
он спать голодный завалился.
Средь ночи к ней: «С ума свела!
Послушай как трепещет сердце!»
Та на сундук перелегла
и провалилась в сон младенца.
И потянулись день за днём…
Его уделом кухня стала;
краса не думала о нём:
в салонах модных пропадала.
Теперь порядка нет в дому, -
гроша такая жизнь не стоит:
не это тело, – дед ему
трусы стирает, есть готовит.
Упрётся в телек и сидит
журналы модные листает,
поест, попьёт и улетит, -
кто знает, где она летает.
Не хочет шить, носки вязать,
ей не нужна библиотека:
тощища классиков читать, -
шагни шажок… и дискотека.
Он ей: «Сынка давай родим»;
она ему: «Рехнулся старый,
давай телегу продадим,
слетаем в Карловые Вары!»
Он ей: «В избушке приберись»;
она ему: «Сам приберёшься,
и внешним обликом займись,
когда из булочной вернёшься».
И стал старик несчастней всех,
тоска грызёт, ему не спится, -
с утра опять горячий цех, -
уж так прожорлива девица:
то ей шарлотку, то жульен,
а от гороха нос воротит
и объясняет это тем:
горох полнит и воздух портит.
И к телу бедного, – ни-ни! -
как ни просил, не подпускала:
то вдруг критические дни,
то вся от шопинга устала.
Терпел-терпел и осерчал,
взашей девицу эту выгнал,
так по старухе заскучал,
что просто весь в осадок выпал.
III
Едва доплёлся до пруда:
«Явись, Плотвица Золотая! -
и вскоре вспенилась вода,
дед грянул оземь: – Умоляю,
верни мою голубку мне:
Я весь извёлся, пропадаю,
в душе страдания одне.
как дальше жить уж и не знаю.
Покой навовсе потерял…
Ошибся я, в ребро мне дышло[7]!» -
«Да нет, милок, ты опоздал:
твоя старуха замуж вышла.
Ей с новым мужем благодать!
Когда за ней сюда вернёшься,
поклон просила передать
и, что, обратно не дождёшься».
Старик завыл: «О, горе мне:
житья без Любушки не будет!
Возьми к себе, укрой на дне, -
пусть грудь моя дышать забудет!
пускай вода глаза зальёт!
пусть перестанет сердце биться!
пусть тело илом занесёт!..» -
к обрыву кинулся топиться.
Старуха сзади подошла:
«Плотвица просто пошутила,
да у золовки я была,
она меня и приютила.
Младого тела захотел,
тебе ума, души не надо!
И что с него ты поимел? -
одна тоска, а не услада».
Старик несчастный зарыдал:
«Прости меня за всё, что было!» -
её коленки целовал;
старуха, сжалившись, простила.
Забылась горькая беда,
в семье идиллия настала,
и та Плотвица, из пруда,
их дочке крёстной мамой стала.
Опять вернулись в их избу
забытой радости улыбки, -
* * *
чтоб не кусать потом губу,
подумай, что просить у рыбки.
