Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм - страница 5

Я уехала домой, не сказав маме о выселении. В тот момент я решила, что справлюсь сама, надеясь, что к сентябрю комендант передумает. Но её вердикт остался неизменным. Летние дни дали мне возможность переосмыслить своё поведение на первом курсе, и я осознала, что в этом виновата лишь я сама, отчего мне стало стыдно.

Во время каникул я поговорила с подругой детства, с которой мы проживали в соседних подъездах, и договорилась пожить у неё в квартире некоторое время, так как она тоже поступила в тот же университет, где училась я. По приезде в Новосибирск я направилась в общежитие к коменданту. Однако та отказалась меня выслушать, охваченная злостью. Я предприняла несколько попыток наладить контакт, но все они оказались безрезультатными. Тогда я попросила свою подругу, с которой делила комнату, поговорить с комендантом от моего имени. И это сработало.

Я встретилась с комендантом, искренне поделилась своими переживаниями о собственном поведении и попросила прощения за ошибки. Я просила предоставить мне еще один шанс, уверяя, что не подведу, что изменилась и осознала свои поступки. Комендант общежития проявила доброту и дала его мне. За это я безмерно ей благодарна. Позже между нами сложились теплые отношения, и она стала для нас как вторая мама, наша студенческая мама. Мы поддерживаем общение и по сей день, и каждый раз, посещая Новосибирск, непременно заглядываю к ней в гости.

Я также обратилась с извинениями ко всем сотрудникам общежития, осознавая, что была не права. Считаю, что великая добродетель – это смелость признать свои ошибки и принести извинения, и очень жаль, что не все на это способны.

Вскоре наступили замечательные студенческие годы. Первая любовь и большая семья из друзей, с которыми мы продолжаем дружить. Теперь мы разъехались по разным городам, но это не стало преградой для нашей дружбы.

Тогда только с друзьями я чувствовала себя своей среди своих. Везде же вне этого круга я чувствовала себя гадким утенком. Хоть и тщательно это скрывала. Мне всегда казалось, что я другая, и это не в хорошем смысле. Меня терзало чувство, что я словно самозванка и моя тайна может быть внезапно раскрыта.

При этом внешне я выглядела достаточно уверенной. Ведь еще в детстве я научилась хорошо скрывать свои чувства. Теперь, смотря назад, я осознаю, сколь много энергии и душевных сил уходило на эту бесконечную игру. Я надевала маску, чтобы избежать уязвимости, и, погружаясь в эту притворность, теряла саму себя. Моя душа искала поддержки, но признаться в этом я не могла даже само́й себе.

С мамой наши отношения оставались натянутыми, как струна. Она звонила редко, а видя, как активно общается мама моей подруги, меня охватывали грусть и злость – мне так хотелось, чтобы и моя мама звонила чаще, а не лишь раз в месяц. С классов седьмого-восьмого я перестала делиться с ней своими переживаниями; после очередного рассказа о своих бедах я лишь услышала: «сама виновата». Эта фраза заставила меня с горечью крикнуть, что больше никогда ничего ей не расскажу. На вопрос о школе делах я отвечала коротко: «нормально». Так продолжалось до девятнадцати лет.

В девятнадцать меня бросил парень, которого я любила, и боль эта была для сердца невыносимой. В тот момент мне хотелось рассказать об этом маме и получить её поддержку. Я позвонила ей с таксофона в нашем общежитии и, плача, открыла душу. Наконец-то я услышала слова любви и поддержки, и это наполнило меня счастьем.