Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм - страница 6

Про отца я тогда даже не вспоминала. Мне было неинтересно, где он и что с ним. И вдруг как гром среди ясного неба раздался звонок от него. Я шла по городу, ответив даже, не поняла, что это отец, пока не услышала в трубке: «Доча, это папа». Сердце заколотилось, руки начали дрожать, и меня охватил страх. Как оказалось, страх никуда не ушел, я до сих пор его боялась, даже разговаривая по телефону. Он сказал, что думал, я еще учусь в школе, а когда позвонил домой, то от мамы узнал, что я уже два года как студентка и живу в Новосибирске. Помню только, что он спросил, как у меня дела, а я ответила: хорошо. Остальную часть разговора я не помню, а помню лишь чувства растерянности и ужаса, подобно кролику, запертому в клетке с удавом.

После того разговора он исчез на многие годы. И вот когда мне исполнилось 28, он неожиданно вернулся. Страх снова охватил меня, когда отец опять мне позвонил. На его предложение: «Скажи мне свой адрес, возможно, заеду в гости», я ощутила, как холодный ужас прошелся по телу, и мне захотелось где-нибудь спрятаться. Я так и не назвала ему свой адрес.

Меня начинало тошнить от осознания, что, несмотря на то что мне уже столько лет, я замужем, у меня есть ребенок, я все еще боюсь отца, как испуганная девочка. Это было невыносимо, и, увы, я не могла с этим справиться. С тех пор он стал иногда звонить, но наш диалог никогда не складывался. Я отвечала сухо, «да» или «нет», и стремилась как можно быстрее закончить разговор.

Чувство злости охватывало меня, когда я думала о тете, без разрешения давшей мой номер отцу. Но все равно каждый раз отвечала на его звонок. Так и началось наше общение, которое продолжалось вплоть до смерти отца.

В этой главе я опишу, с чем сталкивалась во взрослой жизни до психотерапии. Многое, что здесь будет описано, присуще детям из алкогольных или любых других деструктивных семей. Возможно, в чем-то кто-то узнает себя, а что-то может и не совпасть.

Страх, с которым я столкнулась в детские годы из-за отца, надежно укоренился внутри меня, вылез во взрослой жизни в образе панических атак. Эти тёмные тени прошлого следовали за мной до 31 года, внезапно охватывая меня в любое время, вне зависимости от того, чем я занималась. Внутри всё сжималось, как будто мир вокруг подвергался силе, способной сокрушить, дыхание учащалось, сердце колотилось, создавая ощущение, что неизбежно произойдет нечто ужасное. Я ненавидела это состояние, хотя оно длилось всего несколько минут, но в тот момент казалось вечностью. Если в это время рядом находились люди, я искусно маскировала свои переживания, никому не открываясь. Лишь в 31 год я узнала, что это – панические атаки.

После шести месяцев упорной работы на психологическом курсе панические атаки оставили меня, больше не держа в лапах страха. Однако отголоски сложного детства не ограничивались лишь этим.

С мамой у нас были откровенно плохие отношения. Мы орали друг на друга, скандалили, опускались до оскорблений, словно забывая о родстве. Я начала считать себя вправе, указывать ей, как жить, хотя она, по моему мнению, не имела на это права в отношении меня. Каждая наша ссора казалась мстительным отголоском той боли, которую я испытывала в детстве.

Я легко заводилась, и меня можно было быстро вывести из себя.

Я была импульсивной, остро реагировала на мелочи. Даже такая простая ситуация, как желание купить платье именно сейчас, могла вывести меня из себя, когда магазины закрывались, а я оставалась ни с чем. В те моменты злость обрушивалась на всех: продавцов, мужа, на саму себя. Мне хотелось разгромить, разбить, хоть как-то выразить весь накопившийся гнев.