И вот сегодня, 17 января, мы с ним узнаём, что Гитлер прибыл из Мюнхена с тем же намерением.
Он приехал один… только с секретарём. Мы тепло с ним поздоровались и Альберт повёл нас на экскурсию.
Гитлер был в напряженном ожидании и, по-видимому, ожидал застать тут, как собственно и я, обычную при сдаче такого крупного строительного объекта картину: суета рабочих и начальства, полчище уборщиков мусора и мойщиков стекол, лихорадочная спешка при разборке лесов, пыль и куча щебня, развешивание картин и настил полов. Но я и Гитлер ошиблись.
Альберт довольный произведённым эффектом, пояснил нам, что с самого начала они оставили себе несколько резервных дней, уже не нужных для строительных или отделочных работ, и поэтому ровно за двое суток до сдачи всё было готово.
Обходя помещения, Гитлер мог бы сразу же сесть за свой письменный стол и приняться за дела государственной важности.
Здание произвело на нас сильное впечатление.
Гитлер расточал похвалы «гениальному архитектору» Альберту.
И что он это выражал открыто, обращаясь прямо к нему, было для него очень необычно.
А то, что Альберт умудрился всё закончить на двое суток раньше, снискало ему у фюрера тут же «славу великого организатора».
Особенно Гитлеру понравился протяженный путь, через анфиладу помещений, который будут проделывать дипломаты прежде, чем достигнут зала приемов.
Он отмёл сомнения Альберта относительно пола из мрамора, который ему очень не хотелось покрывать дорожкой.
На что Гитлер сказал: – Это то, что как раз и нужно. Пусть они, как и подобает дипломатам, движутся по скользкому полу, – и рассмеялся.
Зал приемов показался ему слишком маленьким, он тут же приказал перестроить его, увеличив площадь втрое.
А его рабочий кабинет, напротив, вызвал у него безоговорочное восхищение. Особенно порадовала Гитлера инкрустация на столешнице его письменного стола, изображавшая наполовину вытащенный из ножен меч:
– Вот это хорошо… Когда дипломаты, занявшие места прямо против меня, увидят это, они научатся бояться, – сказал он зловеще.
С позолоченных панелей над каждой из четырех дверей кабинета на Гитлера смотрели четыре добродетели – Мудрость, Осмотрительность, Мужество и Справедливость.
На мой вопросительный взгляд, Альберт ответил, что и сам не очень ясно осознавал, откуда ему пришла в голову эта идея.
Две скульптурные работы некоего Арно Брекера в Круглом зале перед порталом, открывавшим проход к Большой галерее, изображали «дерзающего» и «обдумывающего».
Это весьма патетическое наставление Гитлеру от моего друга Альберта: – всякое дерзание предполагает ум – как и аллегорический совет не забывать помимо мужества и другие добродетели.
На мой вкус, это лишь свидетельствовало о наивной переоценке Альбертом дидактической действенности на Гитлера произведений искусства, но в них, возможно, уже сквозила известная обеспокоенность тем, что уже завоеванное может оказаться под угрозой.
Огромный стол с массивной мраморной столешницей стоял у окна как-то без особого смысла.
Но что-то мне подсказывало, что очень скоро вокруг него будут проводится совещания о положении на фронтах… И по разостланным картам генштаба Гитлер будет следить за продвижением вермахта.
Это был наземный командный пункт Гитлера. Другой находился тут же, но в 150 метрах ниже… под мощным многослойным бетонным покрытием.
Зал для заседаний кабинета министров, по соображениям акустики весь был облицован деревянными панелями, также Гитлеру вполне понравился… Гитлер несколько минут молча стоял у «своего» кресла, и взирал на папку из синей кожи, на которой золотыми буквами было вытеснено его имя… как и на прочих имена министров, что лежали на столе… на местах, где те должны будут сидеть во время совещаний.
