XX век как жизнь. Воспоминания - страница 37

На «сигналы» надо было реагировать. Это можно было делать по-разному. Входит озабоченный профессор и почти шепотом повествует:

– Иду вчера мимо «Ударника». Вижу, стоит профессор Ойзерман с букетиком цветов. Ждет кого-то. И я подождал за углом. Подошла наша студентка (фамилия была названа), Ойзерман от дал ей цветы, и они отправились в кино.

Очень хотелось выставить паскудного посетителя за дверь. Но ни-ни. Кабинет – территория официальная, и я при исполнении…

– Спасибо, – говорю бдительному профессору. – Однако дело серьезное, и, чтобы партком мог к нему серьезно отнестись, прошу вас изложить ваши наблюдения в письменном виде, под писать и сдать в партком.

Профессор вышел. Больше не возвращался. При встречах норовил незаметно прошмыгнуть мимо. Хороший, значит, человек, совесть еще не потеряна.

Некоторые, увы! – возвращались…

Личная жизнь поначалу текла довольно размеренно. Аспирантских жен в общежитии не прописывали. Поэтому пришлось действовать народными средствами. Операция элементарная. Пишу заявление, что потерял пропуск в общежитие. Получаю выговор и иду за новым пропуском. Тут самый тонкий момент. Получив новый пропуск, надо успеть, пока не засох клей, аккуратно отделить собственную фотографию. Дальше – техника. Клеится фотография «дублера». Вместо «Бовин», добавляя букву, получаем «Бовина». Вместо «Александр» – «Александра». И т. д. Халтура, конечно. Но вохровскую охрану вполне устраивала.

К личной жизни относилось общение с мамиными братьями и сестрами и с их разросшимися семействами. Всегда можно было прийти к родному дяде или не менее родной тете и получить толику человеческого тепла, да и поесть нормально.

Сложилась компания: брат Саша (аспирант Института связи), брат Жора (тот, за которого я сдавал экзамены в техникум) и аз грешный. Мы были одногодки. Жизнь воспринимали примерно одинаково. Брат Жора отслужил во флоте и шел впереди по семейной линии: у него уже был сын Колька. Брат Саша лидировал в науке, у него была почти готова кандидатская диссертация. А я уже успел побывать на советской (судья), партийной (РК КПСС) и хозяйственной (Хадыженский ЛПХ) работе.

Нам было интересно друг с другом. Летом выступали на пленэре: энергично осваивали Подмосковье и даже прихватывали соседние области. Сохранившиеся фотографии свидетельствуют о бедности закуски: в основном банки с килькой. В осенне-зимний период кочевали по родственникам. Дождались: брат Саша получил комнату в трехкомнатной квартире (пятый этаж, без лифта). Там мы и собирались. Семьей он не обзавелся, что расширяло свободу маневра. По «табельным дням» (праздники, дни рождения) компания могла расширяться за счет привлечения братьев и сестер второго круга.

Братья – типичные, как говорят, «технари». Брат Саша – интеллигентный технарь. Книги. Театр изредка. Немного музыки. Брата Жору быт засосал. Сначала – сын, потом – дочь. Не очень здоровая жена. Больные родители. Всех надо кормить. И другой брат Саша, который я. Из совсем другого мира. Сначала – из «бесконечного», где ум за разум заходит. Потом – из очень «конечного», где требования к уму резко снижаются, но зато платят приличные деньги и дают приличные квартиры. И где информация (только для своих!) не тонет безнадежно в информационном шуме.

В общем, у нас было что рассказать друг другу. Но по мере взросления менялся антураж. Поллитра – она и есть поллитра в любой ситуации. Константа то есть. Может варьироваться количество поллитр, но их качество, – что бы ни говорили пижоны, – после определенного уровня остается постоянным. Особенно если начинать контроль после третьей рюмки. Закуска – другое дело. Вначале был «технический холодец» (копеек двадцать за квадратный дециметр). Рядом с ним – куриная кожа и репчатый лук (ежели его порезать, ошпарить кипятком и посыпать солью, отменно получается). Рост благосостояния непосредственно и самым благотворным образом сказывался на разнообразии и качестве закуски. Каждый из нас умел и любил готовить. Изощрялись. Симфонии вкуса…