XX век как жизнь. Воспоминания - страница 85

Каждый из нас произнес пламенную речь. Последним с обоснованием нашей позиции выступал Иноземцев. Ему и отвечал оратор. Примерно так:

– Вы видели, я вам не возражал. Хотя тревога у меня была. Тревога не по существу вашей позиции. Я ведь тоже не верю, что Троцкий или Бухарин были шпионами, врагами народа. И меня не очень смущает ретивость замечаний. Меня смущает другое: мне кажется, что очень многие коммунисты еще не готовы к такому резкому переходу. Твои аргументы, Николай Николаевич, могут убедить 10, 100, ну, 1000 человек, а партию они не убедят. Не поймет меня партия. Не поймет. Поэтому я предлагаю на эту тему больше здесь не спорить, резкости, неожиданности снять. Конкретные замечания будем обсуждать как всегда – спокойно и по делу.

Мы не стали возражать. Видели, что Брежнев – на нервах, почти на пределе. Давит на него чиновная свита, тащит назад, да и самому как-то спокойнее в мире мифов и легенд, в мире без острых углов. Но нас он все-таки не сдавал. И не только из-за личных симпатий. Понимал, что здравый смысл, политический смысл требуют сближения формул и фактов, отказа от лжи и самообмана. Во всяком случае, пытался понять…

Существенное значение имело то обстоятельство, что нас поддерживал Андропов. Не всегда явно. Ворчал: «…торопитесь, меры не знаете». Но Брежнева успокаивал.

После снятия «резкостей» и «неожиданностей» доклад был разослан по широкому кругу. Замечаний было много, но они имели в основном уточняющий характер.

У меня почему-то сохранились замечания Шелеста (тогда – партийный гетман Украины). Он обратил внимание на то, что «редко упоминается «наша страна», «народы нашей страны» и много говорится «Россия» и «российский». И на этой страничке автограф: «Ну, это он зря! Брежнев».

На торжественный ужин, посвященный сдаче готовой продукции, приехал (уже с Лубянки) Андропов. Много и с тревогой рассказывал о чехословацких делах: «интеллигенция бузит», Новотный «ничего не понимает», «наши люди растеряны». Но, видимо, и сам не ожидал быстрого обвала.

Юбилейный год мы с Арбатовым завершали в Чехословакии. Отдыхали с женами в Высоких Татрах. Снег. Лыжи. Сауна в лесу. Благодать…

Но Прага уже бурлила.

1968 год – год нашего вторжения в Чехословакию, предопределившего в конечном счете крах мирового социализма.

Оглядываясь на прожитую жизнь, я выделяю два события как трагедию, как разрушение каких-то глубинных оснований моего бытия в качестве политического существа, мыслящей социальной единицы. Первое: насильственное уничтожение ростков «социализма с человеческим лицом». Тогда, тридцать с лишним лет назад, я еще не понимал истинных масштабов трагедии, не понимал, что вошедшие в Прагу советские танки обозначили провал грандиозного эксперимента по коренному преобразованию социального устройства мира. Но понимал, что мы опозорили себя и социализм. И второе: развал Советского Союза, искусственно вызванное безответственными лицами разрушение могучей державы. К вопросу о роли личностей в истории. В обоих случаях решения, изменившие ход истории, принимались узкой группой людей, большинство из которых без всякого сомнения может быть отнесено к посредственностям.

В декабре 1968 года Арбатовы и моя Лена Петровна вернулись в Москву, а я с разрешения К.В. Русакова (он возглавил отдел после Андропова) остался в Праге. Чтобы было лучше видно происходящее. А происходил знаменитый пленум ЦК КПЧ, где началось восстание против А. Новотного – первого секретаря ЦК. Местом наблюдения я выбрал партийную гостиницу «Прага», где жили многие участники пленума. Поэтому каждый вечер у меня была свежая информация. Разговаривал с одним из руководителей восстания Александром Дубчеком. Он просил передать в Москву, чтобы там не беспокоились.