XX век Лины Прокофьевой - страница 40

Все встречи, предшествующие первому «выходу в свет» жены, Прокофьев оживлённо обсуждал с ней, это было характерно для всей их жизни. Темы для обсуждения самые животрепещущие; помимо музыкантов, Прокофьев встречается со всеми «нашими», как он называет их, писателями: Бунин, Мережковский, Гиппиус, Куприн, Ремизов. Осоргин, известный призывами к русской молодёжи немедленно ехать в Россию, и Милюков играют в шахматы. Милюков проиграл, тогда Прокофьев занял его место, разнёс Осоргина в пух и прах, и хотел поговорить с Мережковским о Гильгамеше, «Но он так важно беседовал с Буниным о миссии русской эмиграции, что не удалось».

В разные годы и по разным поводам Прокофьев возвращается к мысли о своей аполитичности, его поглощает творчество, над всеми его многочисленными интересами полностью царит музыка.

В дни, предшествующие рождению Святослава, он побывал на митинге русской колонии, «где говорили Бунин („сухо и академично; я не люблю его“), Мережковский („более интересно, но у него тоненький голос и незадача с буквой ‘р’“), Карташёв и другие. Все они ругали большевиков, жалели попранную Россию и во имя Христа призывали к ненависти. Я с интересом слушал, хотя душой был как-то в стороне. Говорят, Пифагор (или Архимед), когда брали приступом город, в котором он жил, сидел у себя в саду и чертил на песке теорему. Так его и убили за чертежом. Этот человек по-настоящему любил свою науку!»[17].

Гиппиус присылает стихи для романсов, дружба связывает Прокофьева с Бальмонтом, Ларионов делает интересные предложения о кукольном балете сначала для Монте-Карло, а потом уже Парижа. Прокофьев продолжает учить 2-й Концерт, занимается усердно и пишет: (…) «страшная точность – и не прощать себе ни одной сомнительной ноты. При такой системе можно достичь рахманиновской безукоризненности».

6 апреля состоялся первый выход в свет Пташки. Это было вечером, у Prunieres. Там масса композиторов: Равель, Пуленк, Орик, Онеггер, Руссель. В тот день разгорелся жаркий спор между Шлёцером и Равелем. Темой стал Чайковский. Равель сказал, что «вы, люди византийской культуры, никогда не поймёте нас, западных…». Прокофьев вставил: «Тем более, что Шлёцер – бельгиец». Орик и Пуленк – противники Равеля – радостно рассмеялись.

Лина стала выходить. Как-то у Самойленко вчетвером играли в карты. Разгорелись такие страсти, что «выли от волнения и ненавидели партнёров».

«С Пташкой очень нежные отношения», – записывает Прокофьев в день, когда Святославу исполняется шесть недель.

Перед Русской Пасхой разразилась ссора со Сталями. Читатель «Дневника» заметит, что с какого-то времени Вера Янакопулос перестаёт фигурировать как «Вера» или «Янакопулос», а почему-то станосится «Дивой». С Дивой Прокофьев договаривается и о романсах, которые она будет петь в его концерте, – композитор хочет, чтобы она пела новые. Как вдруг от неё приходит сообщение, что она будет петь только старые, а если Прокофьеву это не нравится, то она может отказаться. Тон и поступок странный. Прокофьев сразу же вступает на тропу войны. «А как будет фамилия аккомпаниаторши? Он-то ведь не станет аккомпанировать старые романсы?» Отвечает Сталь, и очень резко. Прокофьев потрясён: ведь затевал всё именно Сталь. Ночью Прокофьев не спал, обдумывал ответ, написал вежливо, но доказывал непорядочность поступка. Днём вместе с Линой ждали, что Сталь придёт скандалить и договорились, что Сергей выйдет чёрным ходом. Уж не профессиональная ли ревность Лины сыграла роль в неожиданном ухудшении отношений со Сталями?