Ребята поначалу совсем неохотно, но затем с всенарастающими желанием и любопытством стали посещать кружок. Орешек дополняла свои лекции всевозможными химическими опытами, доказывающими материальность окружающего мира. У детей от восторга замирали сердца, когда они из одной пробирки выливали вещество в пробирку с другим, и вдруг менялся цвет, или шел пар, или происходила другая загадочная реакция. Они просто влюбились в химию. Орешек же, не теряя времени, продолжала бубнить, как пономарь, что весь остальной мир глуп, если люди, как глупые овцы, верят в то, чего просто не существует. Религия – это бред. Бог – это выдумка. Никто ничего не создавал. Земля, животные, люди – всё появилось само собой. Из одного развивалось другое, и так вплоть до сегодняшнего дня. А люди – это перерожденные обезьяны. Дарвин – вот это величина! Знания потоком лились в емкие детские мозги. И каждый раз, покидая кабинет химии, дети поражались, до чего же отсталы те люди, которые думают иначе. И почему отсталых людей так много?
Был конец мая. Солнце ярким светом заливало землю. Почки на деревьях раскрылись, и маленькие зеленые листочки приготовились вырваться наружу.
В конце недели девочкам предстояло сделать свой первый атеистический доклад перед классом. Они проработали журналы «Наука и жизнь», «Знамя» и переписали достаточное количество заметок из других журналов, которые им одолжила Орешек. Подготовка велась у Оли дома. В один из таких дней Нина, удовлетворенная проделанной работой, в приподнятом настроении и с чувством выполненного долга направилась домой. Уже подходя к дому она увидела стоящую у ее подъезда машину скорой помощи. Хотя днем, когда она заходила домой, не было ничего такого, из-за чего можно было волноваться, тревожное предчувствие охватило ее. Почти сразу из дома вышли два медбрата, неся на носилках Лялю. Трубки торчали из Лялиных рта и носа, и подвешенная над ее головой капельница отсчитывала по капле розовую жидкость, которая медленно втекала в вену. «Мама, мамочка, что с тобой?» – завопила Нина и бросилась к носилкам. «Девочка, отойди! Не видишь, твоя мама без сознания!» – остановил ее медбрат. Из подъезда вышел сразу постаревший и осунувшийся Борис. Увидев дочь, он обнял ее и, проводив взглядом отъезжающую машину, повел в дом.
– Это просто какой-то кошмар. Всё так неожиданно, – рассказывал Борис Нине и Олегу, пришедшему домой вслед за сестрой. – Она пришла с работы какая-то бледная, вялая. Говорит, болит живот. Я предложил вызвать скорую. Нет, говорит, это мои камни в желчном. Выпила таблетку, ну, знаете, эту – снимающую спазмы и расширяющую сосуды, и через некоторое время упала в обморок. Так вот взяла, обмякла… и упала. Врач скорой считает, что у нее разорвался аппендицит и начался перитонит.
– Это страшно? – Олег нервно ерзал на стуле.
– Страшно. Может быть заражение крови, и наступит смерть, – Борис замолк, его руки дрожали, и лицо покрылось пятнами.
Он встал и медленно зашагал взад и вперед по комнате. Затем позвонил в больницу. В отделении сказали, что Ляля до сих пор без сознания, что ей делают операцию, что шансов мало… Он сел опять на стул, закрыл лицо руками и заплакал.
Нина тихо вышла из большой комнаты и прошла в свою. Она прикрыла за собой дверь и открыла настежь окно. Заходящее солнце яркими, желто-красными лучами осветило ее маленькую, с сидящими на тумбочке куклами и плюшевым мишкой, комнату. Подул свежий ветерок, обдав Нину майским цветочным ароматом. Нина встала на колени, крепко, до боли, прижала к груди руки и, не отводя глаз от раскрытого настежь окна, заговорила. Она говорила тихо, порою всхлипывая и вытирая предательски текущие слезы, но проникновенно, не обращая внимание на уличный шум, на разговор отца с братом в соседней комнате, на сигналы проезжающих машин.
