* * *
И этот аргумент был найден. В этот день с Ваней имели беседу дважды. Сначала это были два человека в гражданском, но явно с кремлевскими манерами ведения беседы, а вторым был человек в сером френче без погон, но явно с большими-большими полномочиями. Смысл обеих бесед был одинаковый: готов ли он, Герой Советского Союза, генерал Иван Панфилов, выполнить особо важное задание Родины? Ваня подтвердил свою готовность к выполнению любого задания.
Прошел еще один день. Похоже, его кандидатуру согласовали в самых высоких инстанциях власти. И вот тогда уже дали пояснения по существу, и давал их тот же самый человек в сером френче без погон. Он держался как-то холодно и отчужденно. Вероятно, так ему было положено по должности. Первое, что он еще раз подтвердил, это уровень секретности всего происходящего. Знать о том, что ему поручается, вместе с ним будут еще два человека из первых лиц руководства партии и правительства. И чтобы еще раз подчеркнуть важность и секретность, этот человек во френче доложил, что даже министр обороны об этом не проинформирован, а министром обороны в тот год был не кто иной, как Г.К. Жуков. Завтра, 7-го ноября, он, с урезанным до минимума экипажем, должен поднять в воздух 3М, в бомболюках которого будет находиться две бомбы РДС-37.
Он должен будет на максимальной высоте барражировать над географическим центром Европы и ждать приказа о бомбометании. Так как еще не до конца были отработаны механизмы автоматической бомбежки, оставался один вариант сброса бомб – это ручное открывание бомболюков и ручное сбрасывание. Он не забыл подчеркнуть, что от Ивана будет зависеть, какой завтра будет мир.
Плохо в эту ночь спал летчик Иван Панфилов. Ему мерещилось, что он общается с какими-то тенями и говорит с ними на неизвестном языке. Снилось серебряное блюдо, на котором стояла голова пророка и пыталась что-то сказать ему. А еще те самые круглые жилища на севере Сахалина, которые он видел только мельком. Ему снилась не война, которую он прошел от начала до конца, где пять раз горел в воздухе и выживал. Снилась какая-то другая война, война где-то внутри себя самого. Этой ночью Иван, наконец, вспомнил дословно, что говорил ему тогда в поезде бородатый и совершенно непонятный человек в телогрейке, а сказал он так:
– Бог есть дух, который обитает в людях, и мы – его руки и ноги на этой земле…
* * *
Ванечка проснулся от того, что за стенкой у изголовья, а это значит в сенцах, кто-то шоркал по полу веником-голяком. В окно через корку наледи и снега пробивался неяркий солнечный свет. Иногда тут бывало, что после бурана наступала солнечная и безветренная погода, холодная, но с чистым высоким небом, в котором в такие дни обязательно можно было увидеть стаи воронов, выписывавших круги над темными пятнами в сугробах. Это были чаще всего собаки или кошки, не сумевшие добраться до теплотрассы. Таких вороны добивали, даже если те подавали признаки жизни. А теплотрассы были сами по себе удивительным явлением. Тут трубы отопления не закапывались в землю, а покрывались деревянными коробами прямо поверху.
Вот такой короб, тянувшийся вдоль всей строчки бараков, летом был реально осязаемый, а зимой прятался под спрессовавшимися снежными заносами. И в этих траншеях всегда была тайна. Снег вокруг них вытаивал, образуя ровный круглый свод, высотой, бывало, даже в метр. Это пространство всегда оставалось теплым и служило пристанищем для бездомных собак, кошек, крыс и откуда-то изгнанных тараканов. Бывало даже – из-под досок короба в самое глухозимье пробивались хилые ростки подорожника или одуванчиков.
