До утра я так и не сомкнула глаз. Мишка давно спал, прихватив меня себе под бок. Сначала мне стало жарко, и я потихоньку, чтобы не разбудить, пыталась выбраться из-под его руки. Тихая тянущая боль в груди не убывала. Я уж и растирала, и пыталась сконцентрироваться – иногда помогает, – но все было напрасно. Сон не шел. Оставалось вертеться с боку на бок и проклинать свой неправильный дар: вот других усыплять получается, а себя – никак.
Перед глазами вновь и вновь прокручивались картинки сегодняшней встречи. Что только не промелькнуло в эти ночные часы: от мысли, что от судьбы не уйдешь и не случайно Дэново возвращение, до твердого намерения высказать ему завтра все, что накопилось за много лет, после чего гордо удалиться, чтобы больше в жизни не видеть. Усталые глаза щипало от бессонницы, а мозг никак не мог отключиться.
Потом заворочались щемящие воспоминания тех давних лет. Мужчина, покоривший мое сердце едва ли не с первого взгляда. Наши дни и ночи. Многое теперь казалось глупым и стыдным. Как это мы умудрились не перейти границ? Его заслуга, конечно. Если бы он захотел, я бы и сопротивляться не стала. Это даже Мишка признал с невольным уважением, когда вдруг оказалось, что он у меня первый. В двадцать три-то года! Вспомнился Нэль, невольно вызвав улыбку. Тот непосредственный веселый мальчишка, существует ли он еще? Спросить, что ли, завтра. Нет, не буду. Как-то это неудобно. Еще подумает, что мне не безразлично. А я же так, по старой памяти.
Но боже мой, неужели я могла так чувствовать? Все то, что было девять с половиной лет назад, и после, когда я мысли не допускала, что мы расстались навсегда, – это и было той самой любовью? Той, которую воспевают в стихах и песнях. О которой мечтают, над которой плачут. Все это было со мной? Да нужно ли оно человеку? Краткое счастье и годы мучений и раскаяния? Вот Мишка, которого я люблю. Не той пылкой страстью, от которой едва не сгорела. А тихой, ровной любовью, когда вместе все спорится и знаешь все его привычки; когда нет ссор, потому что глупо ругаться, если прямо в лицо можешь высказать свое недовольство и он непременно обратит его в шутку. Он не тот, по кому трепещет и болит сердце, он свой, родной человек. И жизнь без него немыслима. Как без любого из членов моей семьи – мамы или папы, Сашки, Юрки или Наташки. Жалко, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять эту простую истину. А Дэн… я не хочу о нем думать и, честно говоря, побаиваюсь…
Больше всего я старалась не думать о войне. Гнала эту мысль, предпочитая ей любые другие, о чем угодно, лишь бы не о том, что я сама сгубила свою любовь. Он воевал и надеялся, что его ждут, а я… Не хочу быть виноватой! Когда он любил по-настоящему, то все мог – и отправить людей, и добыть редкий цветок для меня. Так что же, за следующие четыре года не представилось ни одной возможности передать мне весточку? Хоть одну, хоть из двух строк, и я бы знала, что ждать стоит. Что жив еще тот человек, ради которого я пропускаю время сквозь пальцы, не жалея ушедших лет. А вдруг Дэйтон погиб? И не нашлось другого человека, которому он бы смог довериться? Опять же цветок-то завял…
Стоп! Все случилось как случилось. И завтра (ах нет, уже совсем сегодня, вон и солнце встает) я с ним спокойно встречусь, спокойно выслушаю, и он не должен догадаться, чего мне это стоит.
