– Куда они делись?
– Туда же, откуда пришли, – ответил он.
– А откуда они пришли?
– Оттуда, откуда приходит всё.
– Но откуда?
– Ниоткуда, – говорил он.
– Как может что-то быть нигде?
Он пожал плечами.
– Отлично, – сказал я. – Заставь их вернуться.
Отец сжал кулак, дунул на него. Когда он разжал пальцы, спичечный коробок лежала на ладони, словно никуда не исчезала. Я раскрыл ее и сосчитал спички; их стало восемь, а ведь было девять.
– Одной спички не хватает, – заявил я.
– Думаю, она просто не захотела возвращаться.
– Почему?
– Может быть, ее сожгли, – предположил он.
– Не смешно, – надулся я.
Он чиркнул спичкой, чтобы раскурить сигарету. Где было восемь, стало семь.
– А ты можешь заставить исчезнуть вещи побольше?
– Например, какие?
– Людей.
– Кого именно?
– Сына Сэма.
Он выдохнул дым через нос.
– Могу над этим поработать, погляжу, что можно сделать.
Он был тем человеком из моих снов, который уносил меня прочь, который уносил прочь мою мать и отца; он был едва слышным голосом в статических помехах между радиостанциями; он был скрипом чердачной лестницы; он был ветром, грохотавшим окном моей спальни; он был тенью в подвале, когда мать посылала меня складывать выстиранное белье; он был мертвыми листьями, шуршавшими на заднем дворе; он был вороном, каркавшим на бельевой веревке; он был тем человеком, который однажды ночью трижды прошел мимо нашего дома, а потом рылся в нашем мусоре; он был тем человеком, который сидел в черной машине через улицу напротив кладбища, когда я прошел мимо в рассветных сумерках, разнося свежий номер «News»; он был заголовком на первой странице, который я обещал себе не читать, но снова и снова перечитывал; он был человеком в моем шкафу; он был человеком, который сидел в одиночестве в заднем ряду в церкви и смотрел на меня, не отводя глаз; он был человеком, который разговаривал сам с собой, кормя голубей в парке возле школы; он был шагами, раздававшимися в школьном туалете, когда я сидел в кабинке на перемене; он был безмолвием и любым звуком, нарушавшим это безмолвие; он был тем, из-за кого муж моей школьной учительницы каждый день приезжал в школу, чтобы забрать ее; он был тем, из-за кого женщины коротко стригли волосы и вытравливали их до белизны; он был тем, из-за кого моя мать каждый вечер придвигала свое трюмо к двери спальни; он был тем, из-за кого мне снились кошмары, в которых моего отца вталкивали в мусорный компактор; он был тем, из-за кого я сидел у окна, поджидая возвращения отца с работы; он был тем, из-за кого я то и дело донимал отца, то и дело спрашивал его, сможет ли он заставить исчезнуть человека.
* * *
Однажды жарким июльским вечером, собираясь ложиться спать, я спросил отца, смог бы он заставить исчезнуть весь мир.
– С чего бы это тебе захотелось так сделать?
– Просто спрашиваю.
Он загасил сигарету в пепельнице, грозившей вот-вот переполниться.
– Думаю, да, – сказал он, – если серьезно взяться за дело.
А потом мир в самом деле исчез.
Исчез мой отец; исчез диван, на котором он сидел; исчез кофейный столик, на который он взгромоздил ноги; исчезла вся комната. Я не смог разглядеть собственные ладони, когда помахал ими перед лицом; я ничего не видел. Мать закричала из подвала, где складывала выстиранное белье.
– Глен, – позвала она, – я здесь, внизу, в темноте!
– Все мы в темноте, – отозвался отец.
Какое это было облегчение – слышать их голоса, ощущать пол под ногами. Я по-прежнему был здесь; мои мать и отец по-прежнему были здесь; мир по-прежнему был здесь, пусть даже я не мог его видеть.
