Читать онлайн Александр Никонов - Я иду к тебе, сынок!

© Александр Никонов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

– Эй, Машуня, ты где? – донёсся приглушённый женский голос из ванной комнаты.

Низенькая женщина, на вид лет сорока, с осветлёнными короткими волосами, ещё стройная для своёго возраста, в это время хозяйничала на кухне, жаря картошку и нарезая на старой разделочной доске лук.

– Ну, чего тебе ещё? – откликнулась она, смахивая со щёк луковые слезы и вытирая об жёлтый, с синими цветочками фартук руки.

– Ногу подай!

– Ноги с собой носить надо! – весело ответила Маша.

Она заглянула за дверь кухни, постучала в ванную и, когда дверь приоткрылась, просунула в щель клюшку с ручкой в виде ящерицы. Спросила:

– Тебе помочь?

– Сама вылезу, не калека пока.

– Как же не калека, когда с третьей ногой ходишь!

– Отвали, а! А то вот врежу между глаз, так третий у тебя вырастет.

– Невежа и грубиянка! – незлобиво ответила Маша.

Она закрыла дверь на кухню, дорезала лук, бросила его в сковородку.

Галина была самой верной и самой дорогой подругой, с которой её скрутила судьбинушка ещё в детском доме. Да скрутила в такой жгут, что расплести его не было по силам никому. Она дневала и ночевала у Маши иногда неделями, спасаясь от своёй непутёвой жизни, одиночества и тоски, которые преследовали её, если верить её же словам, как львица лань, всю жизнь. Галина жила в общежитии кондитерской фабрики, где она работала, а тут, как она сама шутила, ей подвернулась возможность пожить на халяву у своёй подруги подольше, потому что неделю назад она поскользнулась по дороге на работу и подвернула ногу.

Маша слышала, как та прошлёпала из ванной в комнату, что-то бурча под нос. И тут у входной двери раздалась трель электронного соловья. Маша услышала стук клюшки по деревянному полу и то же бурчание под нос. А потом крик Галины:

– Машуня, тебя тут просють! – В последнем её слове звучала явная издевка.

– Ну, если только просють, – отозвалась Маша.

Она выключила газовую плиту, перемешала жареную картошку, накрыла сковороду крышкой и вышла в прихожую. Галина стояла тут же и, подбоченясь, смотрела на гостя. Маша укоризненно взглянула на Галину и нахмурила брови. Та демонстративно отвернулась и, вихляя крупным задом, ушла в комнату.

Маша, увидев посетителя, с укоризной протянула:

– Опять ты. Что, снова не хватило?

Мужчина лет пятидесяти бомжеватого типа, заросший рыжеватыми курчавыми волосами по самые ноздри, укоризненно вскинул на хозяйку свои карие глаза.

– Маша, ты меня обижаешь, – с хрипотцой ответил он. – Разве я побираюсь? Просто, когда мне предлагают, я никогда не отказываюсь, чтобы не обижать хороших людей.

Маша скрестила руки на груди и вздохнула:

– Чего же тебе надо?

– Помнишь, Машуня, калякчик насчёт видика?

– Знаю я, какой тебе видик нужен. Это тебе к ней обращаться надо. – Она показала пальцем на зал, где скрылась подруга.

– Да нет, я серьёзно. – Мужчина прижал ладони к груди. – Ну, помнишь, ты говорила, что видеомагнитофон загнать хочешь.

Маша засмеялась одним ртом, без звука, потом спросила:

– Что, навариться хочешь? Проценты?

– Какие проценты, Машуня? – Мужик распахнул глаза, отчего карие кружки оказались как бы плавающими в топлёном молоке.

– Не гони дуру, – покачала головой Маша. – Короче, Гоша, что ты будешь с этого иметь?

– Два процента.

– Не густо. А мне?

Гоша оживился:

– Твои твёрдые, в зелёных.

– Ну-ну, не мути, Гоша!

– Твои верные двести двадцать.

– Чистые?

– Ага.

– Заходи. Эй, болезная! – крикнула Маша, – ковыляй на кухню, будем есть первый хлеб со вторым.

Гоша быстро разделся и стал благодарить:

– Ну, спаси…

– Брось, Гошка, а то выгоню.

– Понял, понял. – Рыжий, подняв руки вверх и проходя на кухню, поздоровался с Галиной: – Привет телохранителю!

Та пошла на него грудью:

– Я тебе щас дам телохранителя. Сколько раз я тебе говорила, что я её душехранитель, понял? От таких, как ты вот, прохвостов. Понял?

– Да бросьте вы собачиться, – укоризненно произнёсла Маша, – ну никогда друг другу не уступят! И что это на вас находит: как не видятся, так чуть не стонут, как соберутся вместе – лаяться начинают.

– Так это у нас ритуал такой, как у козлов перед брачными играми – сначала рогами постукаться. Ну и подруга у тебя, Машуня! – усмехнулся Гоша, садясь на табуретку.

Галина будто этого и ждала, она гневно встряхнула своёй чалмой из полотенца и взвизгнула:

– Не подруга, а сестра! Понял? Мы с ней сестры по жизни, вместе одну каторгу в детдоме отбывали. Понял?

– Да ладно тебе, Галюня, ну чего ты, – взмолился Гоша и потёр руки. – Машуня, я компот не пью, у тебя есть что-нибудь посущественнеё?

– «Зубровка» подойдёт?

Гоша скорчил недовольную рожу.

– Ну, тогда можешь сковыриваться отсюда, – угрожающе сказала Маша.

– Да ладно, ладно, пойдет, – замахал Гоша руками. – Как говориться: на безрыбье и рак рыба.

Все выпили, закусили солеными огурцами и картошкой. Гоша воссиял, помотал головой:

– И за что её любят татары! Ну, девочки, давай ещё по одной!

– А почему татары-то? – снова встряла Галина.

– Ну… Это присказка такая.

Маша тихо заговорила:

– А у нас в детдоме всякие были: и татары, и украинцы, и таджики…

– И узбеки, и казахи… – подхватил Гоша.

– Да, и узбеки, и казахи, – повысила голос Маша. – Но и хороших, и сволочей среди всяких хватало. Тебе смешно, а ты вот сам какой национальности?

Гоша заржал, похлопывая по коленям изнеженными руками.

– А я – ин-тер-на-ци-о-нал! Ну, подумайте сами, мать у меня полуирландка, отец – метис: бабушка, по родословной, француженка, была замужем сначала за испанцем, потом за русским, а сам я говорю по-русски и ни хрена ни бельмеса не понимаю ни по-испански, ни по-французски, ни по-ирландски. Ну и кто же я такой, а?

– Да, кровей в тебе намешано, как отходов в канализации, – с усмешкой протянула Маша.

– Бомж ты, вот ты кто по своёй национальности! – ввернула Галина и на всякий случай приготовилась к прыжку со стула. Но то, чего она ожидала, не произошло. Размягченный спиртным, Гоша на её выпад не отреагировал, он развалился на стуле, опираясь одной рукой об спинку, степенно закурил и благодушно проворковал:

– Ну и что, что бомж. Да, у меня нет ни квартиры, ни постоянной работы, кручусь, где хочу, как хочу и сколько хочу, и никто мне не указ. Это, если хотите знать, – образ жизни. Поняла, Галюня? Каждому – своё. – При монологе Гоша не забыл протянуть свои толстые волосатые пальцы к бутылке. – У каждого человека своя натура, свой характер, свои склонности и привычки, а значит, и своё внутреннеё убеждение. По этому убеждению он и живёт. – Гоша успел опрокинуть ещё одну рюмку. – Вот ты, например, Галюня, залезла на свою кондитерскую фабрику и рада. Так ведь?

– А причем тут моя кондитерская фабрика? – неохотно откликнулась Галина, явно заинтересованная разговором.

– А-а, то-то и оно! А в строители ты бы пошла? – неожиданно спросил Гоша, не забыв отправить в рот очередной глоток «Зубровки».

– Ну, вот ещё! – возмутилась Галина. – Чего я там забыла!

– Вот и я говорю, – согласился Гоша, – душенька твоя нашла, что ей необходимо. А ведь в молодости ты чего только не перепробовала: и в библиотеке работала, и на закройщицу училась, и секретаршей была у какого-то завмага.

– Чудик ты, Гоша, – всплеснула руками Галина. – Причём здесь душа? Рыба ищет, где глубже…

– Так то рыба, а ты человек, и выбирала, наверно, не только зарплату да тёплое местечко.

– Не только, ещё я конфеты люблю, – с вызовом ответила Галина. – Потому что в свои годы я их не доела. Ну, допустим, ты прав. А что же твоя душенька место в этой поганой жизни лучше не подыскала?

– Кто это тебе сказал? – удивился Гоша. – Мою душу нельзя загнать в клетку или заколотить в ящик, а потом выпускать её оттуда по чьёму-то желанию. Нет, шалишь, брат! – Гоша снова налил в свою рюмку и, не дожидаясь, выпил. Крякнув, он продолжал: – Моя душа, как птица, она любит свободу, а то, чем я зарабатываю для поддержания её вместилища – моего бренного тела, это уже другой вопрос. И, заметьте, я этим доволен. А разве это не самое главное – быть довольным своёй жизнью? Так что у меня все по кодексу строителей коммунизма.

Гоша опрокинул последнюю стопку, стукнул ею по столу и встал.

– Вот так, дорогие мои девчонки! Спасибо за приют да ласку.

Маша с удивлением покрутила в руках пустую бутылку и закричала:

– Ах ты, прохвост, это ты для этого нам мозги пудрил? Смотри, Галюньчик, он нам ничего не оставил. Сидели перед ним, как вороны, раскрыв рот, а он…

Она шутливо замахнулась на Гошу, тот прикрыл голову руками и закричал:

– Маша, ты же добрая и жадная! Не будешь же ты меня убивать, а потом хоронить за свой счёт! Ну, так как, я договариваюсь насчет твоёго видика?

Маша задумалась, а потом помотала головой:

– Я ещё подумаю, Гоша. Цены сейчас, как скаковые лошади. Вот продам тебе, а потом буду кусать свои красивые локотки. Нет, я ещё подумаю. Моему Сашке полгода осталось служить, вот придёт, а я ему – сюрприз. Он давно о видике мечтал.

Гоша натянул на голову шапку – пидарку, надел зелёную, с синей полосой по поясу, куртку и взялся за ручку двери:

– Зря ты, моя молодая, красивая старушка, хороший навар бы был. Учти, зелёные никогда не обесценятся, хоть весь мир будет вверх тормашками. Ну, ладно, я пошёл, если что – найдёшь. Пока.

2

Когда Гоша ушел, подруги устроились у телевизора на диване. Шли новости. Маша смотрела на них вполглаза. Зная, что Галка иногда встречалась с этим рыжим чудаком, спросила:

– Как у тебя с ним?

– С кем?

– Ладно тебе дурочку-то включать! – рассердилась Маша.

– Да ну его, пристал, как банный лист, – заворчала Галина. – Будто и мужик хороший, а живёт, как перекати-поле. Что ж мне, так и кататься за ним следом! Ты гляди, Машка, что бандюки-то вытворяют! – охала Галина, не отрывая глаз от экрана. – Вот сволочи! Надо же, головы отрубают и выставляют перед народом! Как кушать на стол подают. Вот изверги-то! Мало их наш незабвенный Иосиф Виссарионыч учил, абреки ё…! Свободу дали, вот они и свободят!

Маша сидела, тупо глядя на экран и прислушиваясь к чему-то в себе. От криков Галины она будто очнулась и тяжело вздохнула:

– Что-то неспокойно у меня на душе, Галка.

– Что так? Вроде всё нормально, – встрепенулась Галина. – На работе что?

– Да причем тут работа, чтоб она провалилась в тартарары! – Маша потёрла левую грудь. – О Сашке беспокоюсь. В последнеё время письма какие-то странные от него приходят. Понимаешь, на одну колодку: здравствуй, не беспокойся, всё хорошо, кормят до отвалу, и всё.

– Ну а о чём же ему ещё писать, живёт там, как у Христа за пазухой: подъём, завтрак, занятия, обед, строевая, ужин, телевизор, отбой. Красота, как на курорте! – Она взглянула на подругу, а потом показала пальцем на телевизор. – А это он, проклятый, во всём виноват! Насмотришься – как будто на войне побывал!

Галина выключила телевизор и, ковыляя, сходила на кухню, забыв свой подожок. Хромая, притащила бутылку сухого вина, два бокала и плюхнулась на диван. Разлила, всунула бокал в руку Маши.

– Ну, давай по одной, подружка. За Сашку твоёго выпьем, чтобы, значит, живой, здоровый и вовремя.

Маша и не собиралась отказываться, за сына она могла бы и серную кислоту выпить. После сухача Галина защебетала ещё сильнеё:

– Ты знаешь, у одной моей знакомой муж в ментовке работает, так вот она рассказывала, что сверху им указание пришло: всех чеченцев выловить и засадить в кутузку. Сначала их из всех гостиниц повыгоняли, потом на рынке стали ловить…