– Стремиться надо, – засмеялся Виктор. – Но не верю я в это, как и в непорочное зачатие. Без одного не бывает другого. Ну, давайте порассуждаем. Человек без недостатков так и остался бы первобытным дикарем. Без жадности он не стремился бы стать богаче, без зависти – обойти соперника по уму, по силе, по знаниям, а без лени просто не было бы прогресса. Именно лень заставляет его изобретать что-то для облегчения своёго существования, ну, например: сначала колесо, чтобы легче тащить груз, затем приручает лошадь, чтобы она таскала за него тяжести, потом изобретает автомобиль, чтобы не заботиться о лошади.
Маша погрозила пальчиком:
– Ой-ёй-ёй, Виктор, тут вы лукавите, ленивый и думать об этом бы не стал, да и жадность с завистью без ума ничего не значат.
– Может, и так, да только плодами умных потом начинают пользоваться все, – засмеялся Виктор и тоже погрозил пальчиком. – Вы, Маша, тоже не так просты. Ну, всё, хватит разговоров, пора, как говорится, готовится ко сну.
– Если не секрет, кем вы работаете, Виктор? – спросил Семен Михайлович.
– Да какой тут секрет, обыкновенным снабженцем. По командировкам вот мотаюсь, есть-то хочется.
– А по какому, извините, профилю? – досаждал Семён Михайлович.
– Ну, диапазон у нашей фирмы настолько богатый, что всего не перечислишь, – уклонился от прямого ответа Виктор. Он встал, откинул верхнюю полку, всем своим видом показывая, что разговор на этом закончен. Но Семён Михайлович никак не мог угомониться:
– А как вы думаете, чем закончится эта чеченская кампания?
– Ну, ясно чем – миром. Другое дело, сколько она продлится. Вряд ли этот конфликт закончится скоро. Ведь известно, что оба противника молят Бога о победе, а помогает он лишь одному…
Мужчины стали укладываться, а Маша перед сном вышла в тамбур подышать свежим воздухом. За окном двери призраками мелькали лишь редкие островки леса на фоне заснеженных полей да бежали рядом с составом отсветы вагонных огней. Лязг сцепок, желтый тамбурный свет, поддувающий из щелей морозный ветер – все это навевало на неё мрачные мысли. То ей казалось, что зря она сорвалась с места, что все ещё образуется само собой, что Сашка ещё напишет письмо, в котором расскажет, как он сидел несколько суток «на губе», то вдруг ей мнилось, что её сына бьют кнутом, а он беспомощно извивается, привязанный к железным трубам, и ничего не говорит, а лишь мычит и стонет, и тогда душа её, исхлестанная и истерзанная этим же кнутом, рвалась ему на помощь. «Господи, – думала Маша, – так и с ума можно сойти! Ну к чему эти выдумки и фантазии! Я обязательно его найду, вот приеду, порасспрошу, что и как, и обязательно найду, где бы он ни был, даже на краю света, даже в преисподней. И меня ничто и никто не остановит на этом пути! Никто и ничто!»
Так подбодрив себя, Маша пошла спать.
6
Когда утром она проснулась, то в первую очередь осмотрелась и заметила, что Семёна Михайловича в купе уже не было – видно, он с дочерью сошёл с поезда, когда она спала. Виктора тоже не было, но его вещи лежали на месте. Маша быстро встала, убрала постель, глядясь в зеркало на стенке купе, причесала волосы и уставилась в окно.
Через несколько часов, по прикидкам Маши, поезд должен был быть в Моздоке. Дорога шла уже по предгорьям Кавказа, позади остались Сальские и Прикумские степи, а впереди открывались заснеженные вершины гор, которые словно специально выставляли для приезжающих свои зимние красоты. Маша подумала, что, возможно, здесь несколько недель назад проезжал и её Сашка, любовался горной грядой, теснинами и возвышенностями, заросшими лесами и густым кустарником; мелкими прожилками ручьев и речушек, играющими солнечными бликами. Иногда поезд въезжал в густое молоко тумана, и тогда стук колес становился глуше, вязче и сливался со стуком её сердца: тук-тук, тук-тук.
