Маша положила руку на чугунную батарею – та еле теплилась, но грела. «Значит, не умрём», – подумала она и прошла в свою конуру на втором этаже пристроя, мельком взглянув на окованную железом дверь оружейки – замки и пломбы были на месте. Из другого конца коридора прихромал дюжий старичок, открыл дверь и через порог, не поздоровавшись, спросил:
– Мария, мне идтить-то можно?
– Иди, дядь Петь, отдыхай. Как тут, никто, ничего, не озоровал?
– Не-е, счас, слава Богу, милицейские несколько раз за ночь приезжают. Да и мне не спится, у стариков жизнь длинная, а сон короткий. Ну, пойду я, бывай здорова, дочка. Как сынок-то, пишет? – снова высунулся в дверной проём старик.
– Пишет, только редко да бестолково.
– У молодых оно так: ногами бы хоть куда убежал, а умишком ленятся. Ну, я пойду, пожалуй. Старуха, наверно, печь натопила, греться буду. Что-то назябся я за ночь.
Маша любила приходить на работу пораньше, привычка выработалась с тех пор, когда она водила Сашку в садик, а потом и в школу. За час до прихода своих немногочисленных сотрудников она успевала прибрать на столе, проверить оружейку, вскипятить воду для кофе и посмотреться в зеркало. А что, она ещё ничего! Ей ещё никто не даёт больше сорока, хотя хвостик-то уже приличный вырос.
Приготовив и выпив кофе, она включила приемник:
– …совет безопасности Российской Федерации принял решение о вводе войск на территорию Чеченской республики для разоружения незаконных воинских формирований и восстановления конституционного строя…
В этот момент выстрелом хлопнула входная дверь, а Маша непроизвольно вскрикнула:
– Господи, Сашенька!
Она почувствовала, как в левой стороне груди разлилось тепло, а сердце словно сжало раскалёнными тисками. Крепко прижав обе руки к болючему месту, она медленно опустилась на стул и застонала.
В этом положении её и застал тренер-стендовик Гриша Парятин. Он, как всегда, вошёл, насвистывая «Прощание славянки». Отвратительная, как он сам признавался, привычка осталась у него с флотской службы, где, по его словам, он истрепал в швабры восемь пар ботинок. Гриша пристально поглядел на свою начальницу и, опустив свист с соловьиного до баса, удивлённо спросил:
– Ты чего, старуха?
Но, заметив на её лице бледность и прижатые к груди руки, бросился к графину.
– На-ка вот, глотни морской. Видно, голубушка, ты в девятый вал попала.
Маша выпила воду, кивнула головой в знак благодарности и глубоко и часто задышала. Немного подождав, Гриша потребовал:
– А теперь рассказывай, что стряслось?
Маша посмотрела на него замутнёнными глазами и тихо сказала:
– Что-то с Сашкой неладно.
– Письмо?
Она помотала головой и постучала кулаком по левой стороне груди.
– Не знаю, может, да, а, может, и нет. Вот оно, моё письмишко. Никогда не верила в эту хреновину: чувствия, предчувствия. А тут, как гирей кто хватил. Ты слышал по радио о Чечне?
Гриша заложил руки за спину и широко заходил по кабинету:
– Слыхал, – с вызовом ответил он. – Ну и что из того? Мало ли чего болтают по радио. Ну, поиграют военные кулаками да мускулами и разойдутся. Не будут же свои со своими воевать! Ты, старуха…
– Да брось ты меня старушить, чёрт бы побрал тебя, белобрысого! – В сердцах закричала Маша. – Неужели ты не понимаешь – восстановление конституционного порядка! А мой Сашка в спецназе МВД служит, значит и в Чечню ему прямая дорога. Понял ты!?
Гриша сел, поднял голову, обнажив острый кадык, потом закурил, предложил ей:
