Тамара Николаевна к идее заграничного бизнеса отнеслась с опаской и скептически.
– Смотрите, чтоб вас там не украли! А то рот разинете, и ищи вас! Или деньги сопрут.
– Мама, не каркай, и так тошно!
Вещей набралось на большой старый чемодан. Для денег Марина купила сумочку, которая пристегивалась ниже талии, в спортивные дорожные штаны мать изнутри пришила Марине карман, чтобы деньги разделить. Храните яйца в разных корзинах.
– Господи, как бичиха! – Марина смотрела на себя в зеркало. – Штаны дурацкие, куртка толстая, рожа страшная.
– И хорошо, что страшная! Нечего перед кавказцами наряжаться, утащат!
– Мама, какие кавказцы? Там турки.
– Еще хуже!
– Зойку же не утащили.
– А тебя, дуру полоротую, и не спросят.
Сейчас Марина не обращала внимания на Тамарины прогнозы, не до этого. Она так волновалась, что не могла ни есть, ни спать. И очень переживала из-за того, что придется первый раз оставить Машку одну.
– Езжай давай! Я с ней управлюсь. Ты, главное, там рот не разевай, деньги береги и паспорт. Четыре дня быстро пролетят.
Марина сидела на диване, на коленках, прижавшись к матери, умостилась Маша, держа в руках растрепанную куклу. «Придется грудь перетягивать». Марина до сих пор не отучила дочь от груди.
– Мам, чем грудь-то перетянуть?
– Марлю дам. Широкую.
Марина вдруг почувствовала недомогание. Потянуло где-то около почек. Потом боль оттуда опустилась в мочевой пузырь и превратилась в непрерывное жжение.
– У-у-у, миленька моя, да у тебя цистит! Это в дорогу-то!
Марина бегала в туалет каждые пять минут. Она плакала от досады, от боли, от предстоящей разлуки с ребенком, от своей бестолковой жизни.
– И что мне теперь делать? Я же не могу ходить по Турции и ссаться!
Тамара Николаевна позвонила Нине Ивановне. Так, мол, и так. Завтра ехать, а у дуры этой все не как у людей.
– Тамара, не волнуйся и Марину успокой. Сегодня все равно уже аптеки закрыты. Найдите пару кирпичей, разогрейте их в духовке, положите на дно ведра, и пусть Марина сверху сядет, прогреется. А завтра купите невиграмон: пара таблеток – и все пройдет.
– Какое завтра? Поезд в восемь утра, аптеки с десяти! Не с ведром же ей в поезде ехать?
– Ну перенесите поездку, цистит – дело серьезное.
– Да они за границу поперлись, бизнесменки хреновы, напару! Сил моих больше нет, Нина!
– Да-а… Ну выбора все равно нет, сделайте, как я сказала. Ты, главное, не волнуйся и Марину поддержи. Ей-то каково?
– Да знаю! Ума-то нет…
Мать принесла с соседней стройки два старых грязных кирпича и положила их на решетку в духовку. Разогрела. Достала с балкона жестяное ведро и положила кирпичи на дно.
– Иди давай, усаживайся!
Марина стянула до колен домашние брюки, сверху надела теплый свитер и села голой кормой на ведро.
– Бли-ин, как же больно, – корчилась Маринка, боль усиливалась с каждым часом, – и сидеть неудобно.
– Терпи, раз голая по морозу ходишь. Говорю же, надень штаны, нет! Форсишь в одних колготочках, потом дохнешь лежишь!
Машка с любопытством ходила вокруг мамы.
– Мама кака?
– Мама попу греет, замерзла.
– Маня попу, а-а!
– Маше нельзя, горячо, иди к бабе Томе.
Раздался звонок в дверь.
– Кого еще леший несет? – Тамара Николаевна открыла дверь. – У-у, Володя! Заходи, миленький! Кушать будешь? Сейчас разогрею котлетки, проходи в комнату пока, Маринка там лечится сидит.
Вова разделся и прошел в зал. Посреди комнаты, скорчившись, на большом жестяном ведре сидела бледная Маринка с испариной на лбу, прижав руки к животу.
