Девчонки отдали паспорта. Это в девяностые-то!
– Утро забрат, – небритый полусонный турок положил паспорта в стол и взял доллары.
– Сейчас вещи кинем и поедим. Главное, кафешку найти недорогую.
Они шли по длинному коридору. Пол из широких кривых досок тревожно скрипел, как в мистическом триллере. Яркий свет ртутных ламп резал глаза белым светом. Стены были покрашены светлой краской неясного цвета. Они нашли свой одноместный номер, он был открыт.
– Да-а, это, конечно, не Хилтон, но, главное, есть душ, – Зоя посмотрела на дверь напротив широкой кровати.
Пока подруга разминала закостеневшую спину, Марина пошла искать туалет.
– Зоя! Здесь нет туалета!
– Как нет? А где он?
– Не знаю. Хорошо бы, не на ресепшн, а то они тут все такие креативные, я смотрю.
Предполагаемая душевая комната оказалась запертым входом в соседний номер. Туалет находился в противоположной стороне коридора. Дверь в нем не запиралась, не было щеколды. Унитазы были ржавые, стены облупленные, пол кривой, из умывальника тонкой струйкой текла вода, уныло звеня, ударяясь о металлическое днище.
– Нет, ну это вообще кошмар! – Зоя возмущенно озиралась.
– А что мы хотели за пиат доллар?
– Мы хотели туалет, кровать и душ. А кстати, где у них душ?
– Лишь бы не в доме напротив, – Маринка валилась с ног от усталости и голода.
Душ они нашли недалеко от туалета. Туалет показался легкой разминкой. Большой зал душевой комнаты был разделен кафельными перегородками на три кабинки, как в общаге или бассейне. В двух из них на полу, у сливного отверстия, стояла грязная вода с серой пеной и кудрявыми черными волосами.
– Мама…
– Мамочка…
– Ты моешься первая.
– Я вообще не моюсь, – Марине хотелось плакать.
– Ладно. Пошли еду искать, подруга! Будем надеяться, объедками нас не накормят.
Они вышли из отеля. Напротив яркой вывеской светилось «Cafe». Они зашли внутрь, посетителей не было.
– Вымерли все, что ли? – Марина присела за стол. – Давай нормально поедим, без твоих ноу-хау.
Из-за двигающейся пластмассовой шторки из цветных палочек вышел улыбающийся мужчина.
– Натаща-а! Харощи-ий!
– Спик раша, инглиш?
– Раша, да! Раша!
– Нам, пожалуйста, салат принесите и хлеба вашего побольше. И еще мы будем чай. Бардак-табак, чай. Понятно?
– Да, да! Бардак-табак!
Марина слушала туземца, под ложечкой сосало.
– Зойка, что за бардак-табак? Ты меня пугаешь.
– Не боись, это стакан и блюдце значит.
Минут через пять повар-администратор поставил перед изголодавшимися бизнес-леди по тарелке салата из помидоров и огурцов, политых ароматным маслом. В соломенной корзинке большой горкой лежали четыре, еще теплые, пшеничные лепешки.
– Бон аппетит, Натаща!
– Спасибо, и вам не хворать, – Маринка не верила своим глазам и носу.
– Да, да! Нахворат!
Они ужинали молча и медленно. Ничего вкуснее в своей жизни Марина не ела. Вкус овощей был совсем иным, не таким, как в Союзе. А вкус хлеба домашней выпечки она попробовала тогда впервые и навсегда его запомнила. В двухтысячные его вкус вернулся Марине в одной из частных пекарен Питера. Она сидела в «а-ля франс» кондитерской, наслаждаясь чашечкой черного кофе из пахучих зерен, не торопясь откусывая маленькие кусочки маленького круассана, и вдыхала тот неповторимый аромат уютного кафе, который создается ванилью, горячим хлебом, корицей, кофе и шоколадом.
А сейчас ей было безумно вкусно хрустеть свежими огурчиками и смаковать мягкую белую лепешку, пропитанную оставшимся на тарелке соком. Улыбчивый турок принес большой чайник свежего листового чая цвета коньяка. Девчонки заплатили два доллара за двоих. Чай и хлеб давали везде бесплатно.
