– Косуля, вставай! Утро уже, кушать скоро будем. – Лара погладила малышку по голове.
Кася недовольно хмыкнула, потянулась и села на кровати. Лара одела ей ситцевое платье, желтое в красный цветочек, и серые носочки. Затем причесала сестру и, с трудом собрав короткие волосы на макушке, заплела миниатюрный хвостик-пальму. Они прошли в кухню и сели дожидаться родительницы.
Та вернулась злая. Засунула куру в холодильник, нещадно ругаясь:
– Ни единого ножа острого в доме нет. Мужик есть, а ножей нет! Как мне это надоело!
Мать из широкой низкой кастрюли отложила в отдельную тарелку кашу Косуле, оставшуюся массу разровняла, поделила на четыре равных сектора и выставила посудину на центр обеденного стола.
– Ешьте! – велела она.
Лара бросила быстрый взгляд на еду: сегодня густая пшенная, форму хорошо держит, за границы не расплывется, братья по краям не подъедят. Успокоившись, Лара усадила Касю в низкий детский стульчик, уселась на пол перед сестрой и принялась, долго дуя на каждую ложку, кормить Касю.
Родительница тем временем вытащила из хлебницы четвертинку буханки черного, положила ее на разделочную доску на втором, хозяйственном, столе и приступила к нарезке. Нож безобразно давил мякиш хлеба. Мама откинула тупой инструмент, схватилась за следующий.
Незримое напряжение повисло в пространстве: мать раздувалась воздушным шариком; скоро взорвется и разбрызгает вокруг тысячи невидимых колючек. Больно будет всем.
Сжавшись, Лара кормила сестру и наблюдала: хлеб снова лишь мялся.
– Все тупые, – сокрушалась мать и грозилась, – Ими бы яйца скотине пропитому отрезать!
Она отшвырнула в ярости нож, тот ударился о стену и упал на пол, воткнувшись острием. Тима восторженно распахнул глаза и радостно хмыкнул.
Мама не сдалась, а достала из ящика третий инструмент, гораздо крупнее первых двух. Она ожесточенно принялась пилить несчастную четвертинку – хлеб то резался, то давился.
Хлопнула дверь на веранде.
– Кого нелегкая принесла?! И так сплошные проблемы, – со вздохом прокомментировала родительница.
Во внутреннюю дверь постучали. Вошла улыбающаяся соседка из дома напротив.
– Людка, займешь соли? – с порога попросила тетя Лида и, зайдя в кухню, протянула солонку из толстого рифленого стекла, – Закончилась у нас.
– Нельзя соседям соль занимать, – монотонным голосом отчитала мать, – Одолжишь – в ответ насолят.
– Тьфу, опять я забыла. – От досады тетя Лида махнула рукой.
Мать довольно улыбнулась.
– Ничего, сейчас порешаем, – успокоила она гостью и обратилась к Ларе, – Старшая, найди-ка монету поменьше у меня в кошельке.
Лара бодро вскочила с пола, схватила потрепанный вязаный кошель и, покопавшись, вытащила десять копеек.
– Тете Лиде отдай и скажи: «В долг даю», – проинструктировала мама.
Лара повторила заветные слова, протянув монету соседке. Та взяла, прищурилась и спросила:
– Сколько лет-то тебе уже?
– Тринадцать.
Тетя Лида развернулась к матери, произнесла:
– Дочка твоя красавицей растет.
– Чего удумала! – фыркнула мать и вскочила с табуретки.
Она подошла к Ларе, схватила ее за предплечье и, указывая пальцем, обратилась к соседке:
– Внимательнее посмотри! Нос картошкой, глаза коровьи и губ нет. Тощая, неуклюжая. В бабку, Витькину мать, уродливостью пошла. Пока худая, потом в бочонок на ножках превратится. Где красоту ты только углядела?! Вот Тимка… – мама призывно махнула рукой.
Брат бросил ложку на стол, вылез с углового дивана и послушно встал рядом с Ларой.
