— А если и так? — Золотовицкий тоже решил дальше не изображать любезность, сузил глаза, уставился прицельно. — Или все обязаны бедными быть? Но гордыми. Как ты, да? Ездить только на автобусе. Или лучше пешком, потому что так экономнее, и чтобы среди остальных не выделиться. Одеваться в обноски. Чем страшней, тем лучше.
— У тебя забыли спросить, как одеваться, — в запале легко выдерживая его взгляд, процедила Василиса, и опять хмыкнула, всплеснула руками, воскликнула, будто и правда внезапно вспомнила: — Ах, да, о чём это я? Не все же лица различают. Некоторые исключительно по буферам и задницам ориентируются. А если их как следует не рассмотреть, теряются.
Где-то в глубине сознания Василиса и сама прекрасно понимала, что её просто несло, но притормозить никак не получалось. Всё сложилось одно к одному. Каринин рассказ о несчастной подруге. То, что саму Василису Мирон так и не узнал, хотя видел в упор уже два раза. Правда для неё гораздо выгодней, что не узнал, но — не суть. Плюс всё, в данный момент происходящее: эти хвастливые интонации, акценты на состоятельности, притворное дружелюбие и улыбки.
Вот и вышла весьма взрывоопасная смесь, которая кипела и бурлила. И даже то, что Карина потихоньку тыкала в спину, совсем не помогало. Василиса вроде и ощущала, но это ничуть не останавливало, с, скорее, тоже раздражало, как назойливый писк комара ночью над ухом. Тем более Золотовицкий тоже больше не строил из себя очаровательного лапочку, показал свою истинную сущность и теперь без стеснения выплёскивал таящуюся внутри его грязь.
— А чё? — произнёс с надменным вызовом и даже чуть подался вперёд, словно хотел, чтобы Василиса точно, непременно, чётко услышала его слова и не пропустила не единого. — Есть смысл в лицо смотреть? И чего там такое особенное, что бы я ещё не видел? Ум в глазах светится? Ха. Да знаю я. У меня столько...
— Ой, — перебила она, — вот только давай без этих тошнотных подробностей. — Скривилась брезгливо. — А то блевану ещё. Я, конечно, ничего против секонд-хэнда не имею. Я же только там и закупаюсь. Обносками. Но не до такой же степени, чтобы следом за сотней случайных девиц мальчиков донашивать. Я себя не на помойке нашла.
— А вот это точно! — подхватил Мирон. — Даже на помойку выкидывают что-то получше.
Вот же снобский урод!
— Ну так иди туда и поищи, — с ядовитым сарказмом предложила Василиса, — себе… тоже какую-нибудь поношенную. Её и приглашай. От меня-то чего надо?
Золотовицкий скрежетнул зубами, яростно глянул на Тимофея. Тот не испугался, но зато пришёл в себя, воскликнул:
— Ребят, вы чего?
— Ничего! — отрезала Василиса. — Мы уходим.
Развернулась к Карине, подхватила её под руку, поволокла к выходу. А Мирон опять уставился на Любомудрова, прошипел, раздувая ноздри:
— Спасибо, Тимон. Познакомил.
Да и не столько познакомил, сколько подсунул ему эту бешеную.
— Я… — произнёс Тимофей, запнулся, умолк, но Мирону и не столь важно было, что бы он там мог пробормотать в оправдание.
Да уже без разницы. Ну капец же просто. Ещё и опять при зрителях.
Парни нарочно притащились за ними, пусть и устроились в сторонке, но наверняка всё прекрасно слышали. И теперь лыбились, ничуть не стесняясь, посматривали сочувственно-снисходительно.
— Слышь, Тимон, а может, лучше я к той второй подкачу? — поморщившись, мрачно высказал Мирон. — Которая тёмненькая. Карина, да? — Предположил, но после случившегося уже без особой уверенности: — Она вроде бы адекватная. Не то, что эта шизанутая. — И опять прошипел, словно у него зубы начинали ныть или язык жгло, когда произносил имя: — Вас-с-ся. — Уточнил с большим сомнением: — У неё точно с головой всё в порядке? Ты же говорил, она умная.
