Взгляд упал на письменный стол. Деревянная подставка с кисточками всех размеров. Охапка эскизов. Краски. Баночка с маслом. Стопка хлопковых отрезов – заготовки для холстов. Корзина с бумажными салфетками. Любимые разноцветные клячки.7 Все привычное, родное, спасительное.
Альбина схватила раскрытый на чистой странице скетчбук и карандаш. Села на пол у окна, скрестив ноги, и короткими резкими штрихами начала прорисовывать силуэт березы. Устремленные вверх от ствола изломанные зигзаги просили о пощаде, но ветер трепал их из стороны в сторону, и красно-бурым поникшим веточкам ничего другого не оставалось, как смириться.
Закоченела от холода, но вставать не хотелось. Внутри нарастало злорадство. Шальной бесенок в голове подначивал: «От воспаления легких во цвете лет скоропостижно скончалась Альбина Никитина – преступная и подлая личность».
Оторвала карандаш от бумаги и представила свои похороны. Торжествовала вместе с бесенком ровно до тех пор, пока не споткнулась о картину с рыдающей мамой и скорбно вздыхающим отцом. Надавила на карандаш, грифель сломался. Протянула руку к столу и не глядя взяла первое, что нащупала. Хотела провести несколько линий, чтобы придать стволу шероховатость, и вскрикнула. С рисунка на нее смотрело мертвое лицо Симеона. В нос шибанул запах гари. Ладони вспотели, вернулась внутренняя тряска. Отшвырнула блокнот, попыталась встать, но подвели затекшие ноги. Охнув, осела, и заколотила кулаками по полу:
– Дрянь! Какая же я дрянь!
Двери с шумом распахнулись, и в комнату вбежали родители. Отец кинулся ее поднимать, мама опять запричитала:
– Ну что же ты делаешь?
Альбина посмотрела на них сквозь слезы:
– Что вам… Всем… – голос срывался, – надо от меня? – на негнущихся ногах дошла до кровати и упала ничком.
Отец суетился:
– Давай.
Мама протянула стакан:
– Аля, мы не уйдем, пока ты не примешь лекарство.
Альбина села, выхватила стакан, чуть не пролив содержимое. Короткими поспешными глотками выпила горьковатую жидкость и рухнула лицом в подушку.
В дверь позвонили. Мама пошла открывать. Отец поднял с пола блокнот и внимательно посмотрел на рисунок:
– Очень даже симпатичная березка. И закат.
Альбина вздрогнула:
«Издевается? Какой закат, какая березка? Неужели он не видит то ужасное лицо?» – попыталась возразить, но слова застряли в горле.
Забрала скетчбук и начала яростно черкать набросок:
– Закат! – выдергивала листы, рвала и швыряла на пол. – Березка!
Отец беспомощно разводил руками. Из прихожей раздался знакомый голос:
– Алька, ты чего там буянишь?
Голос из той жизни. Жизни до озера. Альбина замерла на секунду, а отец поспешил доложить:
– К нам Ксения заглянула на чаек, – он потер ладони. – Пойдем на кухню?
Альбина криво усмехнулась:
– Сами пейте свой чаек, – отвернулась к стене, – а от меня отстаньте.
Альбина очнулась. Все тело ломило. Перевернулась на спину и болезненно поморщилась.
«Я что, спала? – обвела комнату взглядом. – Где мама с папой?»
Привычные вещи стояли на своих местах. Письменный стол у окна, у противоположной стены – мольберт с грунтованным холстом на подрамнике. На приоткрытой дверце платяного шкафа висело сметанное по швам платье. Ксюха вызвалась сшить его для студенческой вечеринки.
Альбина встала, подошла к шкафу и коснулась ткани. Рука ощутила приятную гладкость. Шелк темно василькового цвета заказывали через интернет. Переживали, чтобы не подсунули подделку. Спустила на него отложенные к лету деньги.
