Параллельно принимались меры для профилактики использования человеком неординарных способностей во вред другим. Все упоминания о насилии оказались под запретом. Запрещались, изымались и уничтожались даже произведения искусства, способные пробуждать жестокость, агрессию, страсть – любые сильные эмоции. В итоге спустя тысячелетие искоренены были не только войны, но и всяческие мысли, связанные с причинением вреда другому человеку. Тюрьмы были уже не нужны. Соперничество между государствами осталось в прошлом. Воцарились мир и добро.
К середине четвертого тысячелетия стран уже не было. Все они объединились для решения общих задач, одна из которых заключалась в продолжении жизни на Земле. Угроза вымирания человечества пришла с неожиданной стороны: многие поколения землян любили друг друга платонически, считая секс проявлением агрессии и насилия. Дети из пробирки стали появляться в каждой второй семье, но и такое зачатие стало проблемой, так как мужчин перестало возбуждать женское тело, и получать от них материал для будущего зачатия становилось все труднее. Половина оставшихся семей предпочитала оставаться бездетными. И лишь 20-25 процентов супругов все еще вступали в интимную близость, но с единственной целью – продолжения потомства. Ради удовольствия сексом занимались единицы, и они стеснялись признаваться в этом, опасаясь всеобщего осуждения. Сам Ефим, по его словам, считал секс приемлемым, если речь идет о продолжении рода. И у них с Надеждой, его бывшей женой, был ребенок, рожденный от такой близости – сын Богдан. Но и Надя, и Богдан погибли в аварии, когда девушка задремала, возвращаясь домой от родителей, и потеряла управлением аэромобилем. С тех пор прошло уже 10 лет, но Ефим так никого по-настоящему не полюбил. Сейчас ему было 35 лет – в самый раз для вступления в брак и деторождения – но он не хотел жениться без взаимной любви, хотя женщина, готовая стать его второй половинкой, имелась. Это была его ассистентка по имени Мила. С ней он меня обещал познакомить позже, когда у нас будут проходить занятия в тренажерном центре.
Известие о том, что в моего будущего учителя влюблена другая девушка, меня почему-то больно кольнуло. Я постаралась понять, почему. Влюбиться так стразу в Ефима я не могла. Я даже не знала, можно ли его было считать привлекательным, так как наверняка эталоны красоты за полторы тысячи лет сильно изменились. Мне он, честно говоря, казался неладно сложенным, но взгляд его был притягательным и каким-то уютным, он грел меня и обнадеживал. Его близость действовала на меня успокаивающе, как будто рядом был рыцарь, способный отбить любое нападение на меня. Вероятно, подсознательно я боялась потерять в нем друга и защитника, и этот страх перепутала с ревностью. Опасаясь, что мой новый знакомый, легко считывающий мои мысли, подумает, что я его ревную, я сказалась усталой и ушла в отведенную мне комнату.
В комнате я обнаружила дверь в душевую кабину, и это было очень кстати. Ополоснуться перед сном очень хотелось. Я вошла внутрь и обнаружила на одной из стен большое зеркало. Взглянула на него и ужаснулась. На меня смотрела девушка, напоминающая персонажа японского аниме. Стройненькая, даже чересчур, с непропорционально большой головой и с выразительными широко распахнутыми глазами – чуть ли не на пол-лица. Я поняла, что каким-то невероятным образом, проходя через портал, я изменилась внешне, приобретя сходство с землянами четвертого тысячелетия. Смогу ли я привыкнуть к себе такой? Наверное, да, но точно не сразу. Мне было некомфортно в моем новом образе. Интересно, кажусь ли я привлекательной моим новым современникам? Надо будет спросить у Ефима. Хотя нет, ему-то я как раз и не решусь задать этот вопрос.
