— Я тебя тоже очень люблю, мамочка. А ты что, одна?
А где тёть Валя с тёть Женей? Они не придут, что ли?
Чтобы не расстраивать дочку, я не собираюсь говорить ей,
что никого в этот день видеть не хочу. А чтобы мои шебутные
подруги не заявились сами, сказала им, что уезжаю в деревню
к родителям.
Мне не хочется сегодня слушать: — Васька, давай встряхнись. Хватит
слёзы лить, Макса не вернёшь, а жизнь продолжается... Пора уже
потихоньку выходить в люди... Давай мы тебя
познакомим с ***, ну хороший же мужик, а ты так
вообще красавица у нас.
Не хо-чу!
Нет, я всё понимаю, подруги желают мне добра. Вот только
я не хочу не к кому присматриваться. Слишком мало времени
прошло, больно, ещё слишком больно, чтобы думать о ком-то другом,
а не о Максиме.
— Они уже позвонили, с минуты на минуту подойдут, —
улыбаясь, отвечаю дочери.
— Мамуль, а что у тебя сегодня вкусненького? Что ты приготовила?
— Линок, твоя мамуля сегодня решила сфилонить. Я заказала доставку
из нашего любимого ресторана.
— Ну и правильно! Ещё не хватало упахаться в свой
день рождения, — одобряет дочка, — а к деду
с бабушкой ты когда собираешься? Не забудешь про фотографии?
— Я к ним завтра поеду. Конечно же, я помню про
фотографии, как отсканирую, сразу всё вышлю, — отвечаю дочке
и заканчиваю разговор,
— Алин, там в домофон звонят, я пойду открою. Целую тебя.
Пока-пока, солнце моё...
— Хорошо повеселитесь там. Пока, мамочка.
Дочка отключается, а я сажусь на диван и опускаю руки.
Никакого звонка, конечно же, не было. Я очень люблю нашу дочку,
но сейчас нет сил говорить даже с ней. Со дня смерти Максима
прошло чуть больше четырёх месяцев, и иногда мне кажется, что у меня
нескончаемый день сурка. Такой серый, унылый, затягивающий в тоскливую
воронку из воспоминаний и тягостных мыслей день.
Нет, воспоминания сами по себе хорошие. Да они
и не могут быть другими, ведь мы с Максимом любили друг
друга и жили довольно дружно. Вот только все воспоминания заканчиваются
острой болью в сердце оттого, что его больше нет со мной.
Он не обнимет меня, не прижмёт меня к себе
крепко-крепко, не шепнёт на ухо: — Какая же
ты у меня красивая, Васька.
Этого уже не будет никогда. Какое страшное слово — НИКОГДА.
А я до сих пор вслушиваюсь в шаги на лестничной
клетке, жду, что он откроет дверь, крикнет с порога: — Лисичка,
я дома.
А мне до сих пор порой мерещится в толпе его фигура, или
мелькнёт среди машин его Hyundai.
Я прекрасно знаю, что это не он и не его машина,
но каждый раз у меня холодеет в груди, и сердце
подскакивает к горлу.
Я встала и, прихватив с собой салатники, пошла на кухню.
В один перевалила из контейнера свой любимый «Цезарь»,
а в другой — «Морской коктейль». Этот салат всегда заказывал муж.
Поставила салатники на стол, зажгла свечу перед портретом Максима
и налила в бокалы вино.
— Ну что, родная. Я поднимаю этот бокал за тебя. Спасибо
за то, что ты есть в моей жизни. Мечтай,
а я постараюсь выполнить все твои мечты, любимая — звучит
в голове голос Максима. А сам он насмешливо улыбается мне
с портрета.
— Ну что приуныла Лиса? Держи хвост пистолетом! Прорвёмся...
Слёзы капают в бокал с вином, и я выпиваю его,
не почувствовав даже вкуса.
Потом ем салат, не Цезарь, а салат, что любил мой муж. Мне
он тоже нравился, правда, не так сильно, как Максиму. Тот готов был
его есть на завтрак, на обед и ужин.
