– Спал как младенец.
– Ты не видела Филиппа?
– Он уехал еще до рассвета.
Вита нахмурилась, вспомнив, чем вчера, вернее, уже сегодня у них все закончилось. Нехорошее предчувствие только усилилось.
– Так, ты не переживай, а то он почувствует. Уже глазенки испуганно таращит.
Вита посмотрела на сына, увлеченно чмокающего губками, глазенки и впрямь были широко раскрыты. Надо успокоиться, взять себя в руки.
– О, вот и папаша.
Филипп стоял на пороге детской и смотрел на нее.
– Ты завтракала? – спросил он как ни в чем не бывало.
– Нет, сначала Тему покормить хотела.
– Тогда жду тебя внизу. Гостей выпровожу, и позавтракаем вдвоем, по-семейному, – Филипп усмехнулся. – Черт, не верю, что у меня семья есть.
Вита улыбнулась. В мягком утреннем свете, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами, в приспущенном с плеча платье и с младенцем у груди она была невыносимо прекрасна. Филиппа будто резанули ножом по сердцу, не имел он права на нее даже смотреть, не то что женой называть. Самый чистый и светлый образ – мать, кормящая ребенка, и не ему, Дьяволу, им любоваться. Все в комнате казалось таким правильным, нужным: и свет, искрящийся в волосах Виты, и младенец у нее на руках. И лишь он – лишний.
Филипп провел ладонью по волосам, прогоняя дурные мысли.
– Помочь тебе подарки разобрать после завтрака?
Вита удивленно взмахнула ресницами. Филипп усмехнулся. Да уж, не Дьяволу такие предложения делать.
– Да, – ответила она и подняла Темку, положив на плечо, чтобы срыгнул, беззастенчиво оставив грудь открытой. Такая естественная и правильная в своей непосредственности, что Филипп со всей ясностью осознал, если с ними что-нибудь случится, ему останется только пулю себе в лоб пустить.
– Девятнадцатый век, Франция, – прокомментировала Вита, вертя в руках полупрозрачную вазу с рисунком слона, балансировавшего на шаре, – мне кажется, или нам ее переподарили?
Филипп хохотнул:
– Можем тоже переподарить, если не нравится.
Они сидели среди коробок и разорванных упаковок, клочки разноцветной бумаги устилали пол.
– Не нравится. – Вита передала вазу горничной, приносившей все новые коробки и уносившей уже распакованные безделушки.
– Так, а вот за этот подарок кто-то получит по заднице. – Филипп достал из плоского прямоугольного футляра изумрудное колье. – Не люблю изумруды. А! Это не мне. «Самой прекрасной из невест», – прочитал он карточку, приложенную к подарку. – Примеришь?
– Потом. – Вита взрезала оберточную бумагу на огромной коробке, внутри лежал мягкий нежно-розовый плед. – Даже не смешно.
Но сама улыбалась, это было так нормально – распаковывать подарки вместе с мужем, так обычно и не похоже на их жизнь, что даже неудачная попытка преодолеть страх прошлой ночью забылась. Вита подозревала, что Филипп и предложил эту совместную распаковку, чтобы развлечь ее.
В гостиную влетел Тимофей.
– Брат, ты тоже скоро станешь дядькой!
Филипп вскочил с пола и едва не задушил Тимофея в радостных медвежьих объятиях.
Люба, застенчиво улыбалась, подошла к ним, Филипп обнял и ее.
– Поздравляю! Когда?
– В марте, – пролепетала девушка.
Вита даже забыла про маленькую коробочку с принтом из обручальных колец, которую взяла в руки, прежде чем появился Тим. Пока Филипп сыпал советами о том, что брат должен беречь Любу как зеницу ока, и наставлениями, какие витамины принимать, где купить кроватку. Вита развязала ленточки, сорвала обертку, подняла крышку и замерла.
