– Любовь – это боль.
Глеб схватил меня на руки, но я лишь качала головой, всё хорошо, это только слова.
– Глеб, всё хорошо, мне хорошо, отпусти.
Он уселся со мной на диване, обнял и спросил:
– Почему? Почему любовь – это боль?
Я так лихорадочно вздохнула, что Самуил кинулся ко мне:
– Катенька, что с тобой, дыши, немедленно дыши! Глеб, что случилось, ты сильно её держишь, Катя, дыши!
Он отпустил руки, но я лишь качала головой и пыталась отдышаться, спазм настолько свёл горло, что вздох не получался. Стремительно появился Олаф и взял меня за руку, сразу стало легче.
– Всё… я дышу… это… спазм… всё хорошо, о-ох, все хорошо.
Какое-то время я дышала, слабо улыбаясь всем, они оказались рядом со мной и стояли, готовые немедленно что-то делать. Наконец, ещё раз глубоко вздохнув, я заявила:
– Дышу правильно, всё прошло.
Посмотрела на них и готова была расплакаться от этой их готовности помогать мне. Придётся сказать, нельзя их обманывать.
– Тогда, ну, когда я тогда… когда… энергию… я думала, ну, когда могла думать. Там такая Пустота страшная, ничего кроме боли, пустота из боли. И только я в этой пустоте, никого нет. И я …решила, ну раз никого нет, значит, надо с ней свыкнуться, полюбить её, она и станет родной и любимой, какая бы невыносимая и ужасная… всё равно никого же больше нет, только она. И я поняла, что любовь такая же боль, но мы же любим свою любовь, значит, любим боль. Любовь – это боль.
Я говорила, но смотреть ни на кого не могла, уткнулась Глебу в грудь, почти шептала, мне казалось, что я говорю что-то не то, опять жалуюсь на боль, которую когда-то перенесла, но ведь именно тогда я и подумала эту мысль. Глеб гладил меня по голове, какими-то странными механическими движениями, а я сжалась в комочек и только прижималась к нему.
Самуил осторожно взял меня за руку и погладил робкими движениями, рука его подрагивала и голос дрожал:
– Катенька, девочка, ты прости нас, за всё прости, всё уже прошло, всё, мы любим тебя, все любим. Ты с нами, нет пустоты, Глеб с тобой, мы с тобой.
Мне хотелось успокоить его, но ничего не получилось, горло отказывалось говорить, и я только кивнула. И вдруг послышался голос Арно, голос учёного, получившего ответ на свой самый интересный вопрос:
– Катя, ты в своей любви полюбила боль. Ты передавала энергию Глебу, умирала от боли и любила эту боль. Он получил энергию вместе с твоей любовью. Она заглушила всю его агрессию и преобразовала её в эти возможности.
Рука Глеба остановилась в механическом движении поглаживания моей головы, и послышался его глухой голос:
– Катя, ты любила боль из-за меня?
– Я… я… знала… так должно быть, понимала, что твоя жизнь зависит от меня.
Наконец, я решилась поднять глаза и увидела чёрные провалы вместо глаз, поникшие лица и улыбнулась:
– Всё прошло, у вас будет не так, я знаю.
Откуда я эти слова взяла, почему так решила? Но пусть будет так, пусть у них будет легче, пусть их женщины не будут переносить всё, что перенесла я, они заслужили настоящую любовь без этих мук, моих и Глеба. И я готова всё ещё раз перенести, только чтобы у них всё было хорошо.
– Катя! Остановись! Молчи!
Олаф кричал, и все вздрогнули от его крика, Глеб сразу прижал меня к себе, укрыл всю своими руками.
– Не смей! Не смей так думать! У каждого своя судьба, а ты свою сама сделала! У них свой путь, и ты за них муки на себя взять не можешь!
И все опять на меня посмотрели, догадались о моих мыслях, и, пожалуй, сейчас бить будут, судя по выражению глаз. Олег грозно заявил:
