– Глеб, я люблю тебя. И я твоя.
Потянулась к нему и поцеловала, поцелуй прощения и понимания. Понимания этого страха, страха меня потерять – он столько раз видел, как я могла исчезнуть физически от своих страданий, просто их не выдержать – то теперь боится потерять меня и умом. Вердо человек, и я не страдала из-за него, не умирала за него, только так я могу объяснить эту ревность именно к нему. Все остальные ревности были от внутренней боли и неверия в себя и в меня, в общем – несерьёзные. Если считать, что все те, кого он ревновал, спасали меня для него, и где-то глубоко внутри себя он это понимал.
Глеб целовал меня нежно, хотя страсть уже проявилась, но страх ещё владел им, страх за меня. Я прошептала, едва касаясь его губ:
– Я только твоя, вся твоя, вся, вся.
Только осязанием тела сейчас можно отвлечь его от этого страха, тело понимает иначе, оно точно чувствует любовь, оно ощущает внутренний жар, который никогда не обманывает. Глеб любил меня под лучами яркой весенней луны, наши тела озарялись этим мягким прозрачным цветом полутонов и сами казались источником своего внутреннего света, света энергии любви.
– Я люблю тебя, всю, всю.
– И мою вредность тоже?
Он не сразу понял значение этого слова, думал, поглаживал меня по спине, удобнее устраивал на себе. Наконец решил, что раз вредность непонятная моя, значит, любит.
– Всю.
Я захихикала, не буду объяснять, пусть думает, что это что-то очень хорошее. Зря надеялась – утром наблюдая за мной в бассейне и покуривая сигарету, с улыбкой сказал:
– Мне твоя вредность особенно нравится – это настоящий твой характер, невозможность отступить от важного для тебя, даже если это каприз.
Ясно, уточнил значение слова, обдумал и сделал вывод. Я только хмыкнула, ну да, а в жизни моя вредность жестоко карается насильственным сном или игнорированием. Хотя не всегда же, бывают и понимания. Возвращая меня в спальню, медленно переходя из комнаты в комнату, Глеб неожиданно спросил:
– Хочешь с Аароном встретиться?
– Хочу, а что запрет снят?
Глеб только улыбнулся и прижал меня к себе, нравится моя вредность. Завтрак был практически на ходу, никого не было, все разъехались по делам, Глеб естественно, не стал уточнять по каким, просто сказал:
– Все уже уехали.
И мы поехали. Удивительное время весна, а весна в Италии – особенно. Ароматы плавали в воздухе, ещё только чуть проявились листочки, даже не листочки, а острые кончики этих будущих листочков, даже дымки зеленой нет, а уже чувствовались ароматы будущих фруктов. Мы ехали в машине, в окружении машин-танков с охраной, и я вдыхала разнообразные запахи, водила носом из стороны в сторону, и улыбалась каждой новой нотке в общей волне аромата. Солнце заполняло всё вокруг, и зелень лугов ярко слепила глаза, кажется, что трава выросла за ночь. Глеб наблюдал за мной странным взглядом, восхищённым и ещё каким-то, очень своим, мне непонятным. Всю дорогу я восхищалась окружающими видами, вертелась, пыталась что-то показать, чему ремень безопасности мешал, но мои требования отцепить меня Глеб игнорировал улыбкой.
Аарон стоял на берегу, я даже не сразу заметила его, поражённая совершенно неповторимым звуком моря и волной невероятного аромата, просыпающейся после зимы воды. Я громко поздоровалась с морем, махала ему руками, что-то вопила невозможным для человека голосом и обещала скоро прийти купаться. Глеб улыбался, ловил меня в особо опасные моменты, чтобы я не улетела в это самое море с крутого берега. Наконец, я глубоко вздохнула всей грудью и заявила:
