– Я здесь, мой друг, – к центуриону бежал худой, белобородый, скуластый еврей с выпученными глазами, закутанный в полосатый халлук>68 и с таким же полосатым тюрбаном на голове. Края плаща развевались, открывая голые мосластые колени и подобранную под пояс тунику.
«Для удобства езды на верблюде хитро придумано», – отметил про себя сотник, перекидывая ногу через седло. Иссер поймал стремя, но было поздно – ноги Лонгина уже коснулись земли. Спрыгнув с лошади, он тут же показал на беснующуюся толпу, которая радостно скакала возле ручья.
– Останови их!
– При всей моей любви к Риму, Тиберию>69 и его доблестным солдатам – я не могу. Эти несчастные, – он обвел рукой своих людей, – столько страдали, и я разделяю их гнев.
– Никто не подлежит смерти, не придя на суд.
– Слышал звон, а не знаешь, где он… Четыре казни подлежат прежде суду: побитие камнями, сожжение, убиение мечом и удушение. Про утопление там ничего не говорится, – Иссер отвернулся от сотника, давая понять, что разговор окончен. – Начинайте!
– Прочь, все прочь, – Лонгин оттолкнул старика и стал пробиться к пленным. – Всех сошлю в Кесарию>70, – кричал он, расталкивая караванщиков, – где вас распнут, и не будет позорней смерти, чем смерть на кресте.
Иудеи знали про распятие, которое считалось позорной казнью и применялось обычно к рабам.
– Прости нас, господин, прости, ибо мы не ведаем, что творим, – люди умоляли его о пощаде: слова, словно мед, стекали с их уст, но их руки, словно клещи и крючки, цеплялись за ремни, за воротник панциря, наплечники, поручни, хватали его за юбку, тянули назад, не давая сдвинуться с места. А вокруг неслось: «Прости нас, господин, прости!»
Сотник слышал плеск воды, но за спинами людей не видел, что творится у ручья. Иссер, как самый старший среди евреев, воздел руки к небу, благословляя убийц.
– Бог и Создатель, и Творец, и Сведущий, и Судья, и Свидетель, и Истец. Он будет судить. Да будет великое имя Его!
– Благословен Он!!! – толпа завыла от восторга, наблюдая, как топят разбойников.
– Глупцы, не сказано ли у вас, что по труду и награда? И всякий утопивший да утоплен будет! – Лонгин крикнул нарочито громко по-еврейски, чтобы те, кто не знал латыни, могли проникнуться всей серьезностью последствий.
Но всё было напрасно. Религиозный экстаз уже охватил людей.
– Солдаты, вперед! – не глядя на римлян, Лонгин вскинул руку над головой, сжатую в кулак, и, выкинув пальцы, махнул в направлению толпы. Кавалеристы, сдвинув ряды так, что стремя одного касалось стремени другого, тронули лошадей шагом, постепенно переходя на мелкую рысь. Римляне, давя караванщиков, бесцеремонно раздвинули толпу, освободив проход. Когда сотник подбежал к ручью, только два разбойника из пятерых еще пускали пузыри. Со связанными за спиной руками злодеи лежали лицом в воде, причем ноги их были на берегу, а на спинах лежали массивные камни – так, что каждый мог сказать: «Не я его утопил, а камень».
Пока Лонгин наблюдал, как солдаты вытаскивают «утопленников», к ручью подлетел Рыжий Галл. Осадив разыгравшегося жеребца, крикнул: «Лови», – и швырнул командиру подобранный в ущелье шлем.
Хрясь!
Удар пришелся в бровь. Лонгин не видел брошенный ему шлем: расставил руки, но не поймал летящее к нему пятно.
– О Боги! – Руфус схватился за голову. Спрыгнув с лошади, подбежал к командиру, протягивая платок. – Клянусь Юпитером>71
