– Мария, я задала вопрос, – придаю сонному голосу звучности, побуждая женщину ответить.
– Нет, не спит. Он еще не вернулся.
Понятно. Обычно в это время он всегда находился дома, но не сегодня…
И без того расколотое сердце покрывается новыми трещинами, побуждая меня еще сильнее разозлиться на саму себя.
Почему я не могу оставаться равнодушной? Почему не могу быть безразличной к тому, что этот монстр решил провести Рождество в более приятной компании, а не с вечно недовольной женой? Какое мне дело, где он шляется так поздно? Почему я не могу его просто ненавидеть? Разве он не дал мне достаточно проводов для этого? Нужно еще кому-то умереть от его руки, чтобы мое дебильное сердце вытянуло из своего центра этого мужчину, как болезненную занозу?
У меня нет ответа на этот вопрос. Есть только очередная порция боли.
– Каролина, я уверена, Дмитрий просто задерживается на работе.
– Бога ради, не надо мне ничего говорить, – не знаю, откуда нахожу в себе силы прозвучать четко и громко. Наверное, черпаю их в еще одном сочувственном взгляде, который бесит меня до зубовного скрежета. – Иди спать, Мария. Уже поздно. Я хочу побыть одна.
– Хорошо, как скажешь, – смиренно отвечает женщина, уже успев уяснить, что со мной бессмысленно спорить. – С наступающим Рождеством и спокойной ночи.
Мария бесшумно покидает гостиную, а я прикрываю глаза, чтобы в стотысячный раз суметь сдержать слезы.
Теперь так будет всегда, да?
Невыносимо, больно, ревностно и тошно?
Из этого и будет состоять моя жизнь в моменты, когда я не буду занимать себя каким-либо делом? Я всегда буду морально умирать, когда Дима не будет возвращаться домой ночевать? Всегда буду проецировать картины того, как трахается с другой? С Ангелиной…
Черт! Нет! Ни за что!
Я не хочу быть такой женщиной. Не хочу так жить и бесконечно страдать по мужчине. Это не жизнь, а жалкое существование. Я должна научиться справляться с этим и искоренить в себе эти отвратительные эмоции. Должна! И сделаю это… Когда-нибудь… А сейчас я перемещаюсь ближе к елке, сажусь на пол возле нее и продолжаю молчаливо грустить, варясь в отвратительных мыслях.
Запрокидываю голову и устремляю взгляд на рождественское зеленое чудо. С заходом солнца елка выглядит еще ярче и торжественнее. Загляденье. Гирлянды размеренно мигают, новогодние игрушки переливаются. Любуюсь этой красотой в тишине, пытаясь отвлечься на приятные воспоминания о прошлом Рождестве и Новом годе. Когда была в кругу семьи, дома, счастливая и обремененная лишь одной проблемой – как бы насолить Владу.
Губы растягиваются в улыбке, но грусть так и продолжают съедать изнутри. Час? Два? Понятия не имею. Заставляю себя приободриться, лишь когда слышу звук открывающейся входной двери, вслед за которым начинают раздаваться тяжелые шаги.
Несмотря на то, что Титов обычно передвигается почти беззвучно, мне даже оборачиваться не нужно, чтобы понять, что пришел он, а не кто-то из охранников. Один шаг – несколько ударов моего сердца. Тело сковывается, дыхание сбивается, а теплые воспоминания о прошлогоднем семейном торжестве вмиг рассеиваются. Но я продолжаю пялиться на елку, делая вид, что мне абсолютно по фиг на возвращение блудливого мужа. Я не ждала его так рано. И это правда. Была уверена, что он вернется только под утро.
– Почему ты еще не спишь?
Раздается за моей спиной суровый голос. От него мурашки прокатываются по позвоночнику и распаляется злость. Но я молчу. Не собираюсь я отвечать на его вопрос. А Дима, судя по затянувшемуся молчанию, не собирается его повторять.
