Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах - страница 8
Но ксендз Зея[37] ведь тоже был католическим священником?
Такой Зея был один. А кроме него был ксендз Тжечяк, был Хлонд[38], были все те, кто так поступал.
Но ведь обычные люди не живут каждый день с мыслью о том, что евреи убили Христа…
Ну что я тебе могу на это ответить? Тем не менее все антиеврейские погромы начинались от церквей. Точно так же как сейчас выходят за Пшемыка[39], тогда выходили против евреев. И действительно, бывало так, что после исповеди ксендзы евреев выдавали…
Не скроем, мы потрясены.
Чем?
Потрясены радикальностью ваших суждений.
Так ведь устроено: во всех слабых много человеческого, а все сильные убивают.
Красивая картина мира.
Конечно. Человек – производное от животного, которое борется за существование.
Скажите, тогдашние дела для вас – исчерпанная тема?
Нет, все это по-прежнему актуально. У нас ничего не изменилось. Польский народ ненавидит Ярузеля, Брежнева, Сталина, Горбачева, но он очень слаб. Если не начнет бить и не станет сильнее, точно так же проиграет. Считаются с одной лишь силой. И не только коммунисты, на Западе все то же. Миттеран считается с силой, и Рейган…
В 1943 году в гетто вы думали обо всех этих перипетиях большой политики?
Детка, так рассуждать нельзя. Когда человек, например, пишет стихи, он думает о том, как бы написать получше, а не обо всей мировой политике. Когда подметаешь, не думаешь, как бы порадовать премьер-министра. У тебя другая забота – чтобы пол был чистый. Но все это вместе взятое на что-то работает. В 1943 году я уже знал: это политически проигранное дело. Конечно, может статься так, что кто-то выйдет живым, но ничего больше.
Тогда какой во всем этом был смысл?
Не нуди. Лучше что-то делать, чем не делать вообще ничего.
И только?
Но вернемся к предыдущему разговору. Как складывалась ваша судьба после Варшавского восстания?
– Нет, не буду об этом. Терпения у меня нет, это скучно, а кроме того, кто-то об этом когда-то писал. Не нужно все это. Не надо вытаскивать всю биографию, человек должен что-то оставить и для себя.
Но наших читателей это очень интересует.
Все было не так просто. После восстания я шесть недель провел на Жолибоже. Потом появился патруль[40], который вывел меня оттуда как больного сыпняком, после попал в Гродзиск, а потом, когда пришли русские, «вспыхнула свобода» и так далее.
Почему вы не вышли из Варшавы вместе с повстанцами?
Чтобы меня убили? Нет таких фраеров… Если бы я пошел вместе с повстанцами, мог бы найтись тот, кто ткнул бы в меня пальцем и сказал: «А этот – еврей», и еще раньше, чем дошли бы до того места, где сдают оружие, немцы бы меня расстреляли. В восстании участвовали самые разные элементы, хотя Жолибож был лучшим из всех.
В каком смысле «лучшим»? Наименее антисемитским?
Да. Там было меньше всего из НРЛ, меньше всего фалангистов, меньше всего тех, кто считал, что с евреями надо покончить и хорошо, что «Гитлер это за нас сделал». Был там такой поручик Титус[41], он говорил: «Марек, пойдем с нами… Или, может, не стоит, откуда я знаю, кто в нашем отряде? Могут тебя выдать прямо перед лагерем». Вот я и остался на Жолибоже, в каком-то подвале.
То есть вы прятались шесть недель? Вы были один?
Нет-нет, там было несколько человек, примерно десять. А позже пришла санитарная команда… Эти подробности не столь важны. В любом случае удалось. Да, можешь написать, что был там доктор Швиталь из Бёрнерова