Мы с Сонькой повязаны. Навсегда.
И я ей об этом напомню.
Если она посчитала, что мое предупреждающее сообщение – фуфло, то очень зря.
3. Глава 3. Соня
– Ты слишком заморачиваешься, – фыркает Надя, глядя на то, как я придирчиво себя рассматриваю в зеркало под разными углами.
– Это не у тебя нос картошкой, – ворчу я, прикидывая достаточно ли я попыхтела над контурингом, или надо еще добавить хайлайтера. Сиять так сиять.
Господь дал мне, без ложной скромности, отличную фигуру и, видимо, для баланса простецкое невыразительное лицо. Ну, зато на нем можно нарисовать все, что угодно, благо этому теперь из каждого утюга учат. Отец, услышав слово курсы, даже не стал вникать, какие конкретно. Курсы по макияжу или пилотирование вертолета, какая разница? Главное, новые знания.
Решив, что краше свой нос я уже не сделаю, берусь за кисточку и растушевываю границы помады. Пусть будет эффект нацелованных губ.
– Все у тебя в порядке с носом, – вздыхает уже притомившаяся Надя, которой, чтобы удачно выглядеть, достаточно накрасить светлые от природы ресницы. – И стрижка эта делает его изящнее.
Стрижка…
После того ужасного дня, разбившего мое сердце вдребезги на такие мелкие осколки, что и не соберешь, в пору отращивать новое сердце, я отрезала к чертям волосы, которые так восхищали Рэма, и перекрасила их.
Мне понравилось его перекошенное лицо, когда он впервые увидел меня с новой прической, хотя сама привыкала тяжело. Слишком долго я растила свою косищу. С того самого дня, как подслушала его разговор с другими мальчишками, что девушек с короткими волосами он не воспринимает.
Вот дура.
Могла давно бы постричься и не тратить столько времени на мытье и сушку головы.
– Пошли, кого ты собралась сражать на повал? Денис и так на все готов, а ты его морозишь. Уведут, если будешь продолжать играть в снежную королеву.
– Уведут, значит, не мое, – хмыкаю я, хочу прозвучать задорно, а получается горько.
Надя смотрит на меня удивленно. Она не знает. Никто не знает.
Это всегда было моим секретом. Им и останется.
Ни к чему еще кому-то знать о моем унижении.
Этого я и не могу простить. Не то, что отверг, а что поглумился.
Правда, занятая тем, чтобы осознать, что я всегда буду на последнем месте в жизни Рэма, я не сразу поняла, всю красоту задумки. А когда до меня дошло, что именно он сделал, и что все было продумано до мелочей. Вот тогда я и поставила жирный крест на нем, на нас, на том прошлом, которое нам было дорого.
Впрочем, возможно, оно было дорого только мне.
И этот крест, хоть и эфемерный, значительно весомей, чем тот, что мы оставили на руках друг друга много лет назад.
Порывшись в косметичке, достаю широкое кольцо, купленное мной сегодня в торговом центре, где я слонялась, сбежав из ресторана. Оно как раз подходит на мизинец и закрывает почти всю фалангу вместе с меткой рассыпавшейся в пыль дружбы.
– Вот теперь пошли, – поправляя кроп-топ, открывающий живот, соглашаюсь я.
В этот бар мы решили нагрянуть внезапно. Я успела только забежать домой, сменить верх и зацепить походную косметичку, но макияж всегда придает мне уверенности в себе, словно панцирь наращиваю. Так что я готова веселиться. Надо прогнать все мысли о Рэме, его чайных глазах с желтыми крапинками, его губах, которые меня никогда больше не поцелуют.
В последнее время мне все чаще это удается. Не думать о Рэме. И тогда становится не так больно.
