И вот мы сидим на балконе, свет в зале гаснет, и раздаются первые гитарные аккорды. Я смотрю на Анри – его брови взлетают, и кажется, он так и хочет спросить – это, ты хотела сказать, театр? Но не спрашивает ничего, а потом, кажется, втягивается.
Ко всеобщему большому сожалению, в нашем музыкальном театре не идеальная акустика. Но все привыкли. Я, наверное, тоже. Да и композиции все давно известны, и ты не просто слушаешь, а отчётливо понимаешь, что будет сейчас.
- Постой, ты это пела, - говорит Анри, когда мы слушаем про белый шиповник.
- Да, - шепчу я в ответ.
И про шиповник, и «Ты меня на рассвете разбудишь». Хиты юности, куда без них. Зимними вечерами в Поворотнице имели успех.
В финале я думаю о любви – что она есть для уже совсем было разочаровавшейся в жизни почти пятидесятилетней меня. И признаю, что если раньше что-то подобное двигало мной, когда я изучала неведомые мне области, работала совершенно не с тем, к чему изначально готовилась, но в итоге у нас с Женей получился приличный бизнес, то теперь что-то похожее движет мной, когда я учусь магии и сражаюсь с демонами. Любовь к мужчине толкает нас на то, чтобы становиться кем-то, кем ты раньше не была, так?
Ладно, это уже какая-то гнилая философия, ну её. Мою нынешнюю жизнь вообще не следует анализировать, её нужно просто жить. И всё.
Когда последние звуки стихают, мы поднимаемся и аплодируем – как и все вокруг нас. Потому что – хорошо. Музыка прекрасна, а на что тратить свою жизнь, на ожидание счастья или на борьбу с бытом, холодом, превратностями судьбы, нежитью и красноглазыми тварями – все решат сами.
Мы уже спустились в гардероб и почти даже пристроились в хвост очереди, как бы та очередь не возмущала Анри, но – что поделать, тут так принято, и я тихонько говорила ему в ухо, что вот пойдём в субботу в драму, там у нас ложа, в ней и будем одеваться и раздеваться. А тут так. И для всех, для принцев тоже… и вдруг взгляд мой нашёл очень знакомый профиль.
Настолько знакомый, что я возблагодарила толчею и шум-гам, и спряталась за Анри.
- Ты можешь меня как-нибудь спрятать? – спросила из-за его спины.
Он, не меняясь в лице, что-то набросил на меня кончиками пальцев.
- Кто там?
- Моя подруга.
С Танькой мы знакомы с университета, и даже в последние годы встречались не часто, но регулярно. Она узнает меня в любом виде, наверное. Поэтому…
И кстати, она вовсе не с мужем Витей, которого я тоже сто лет знаю, и он меня. И не с дочерью, и не с сыном и невесткой. А с каким-то неизвестным мне мужиком. Смотрят друг на друга и улыбаются так, что усомниться в значении этих улыбок невозможно.
Мы отошли к стене, как будто – ждём, пока рассосётся очередь. К счастью, Танька и её мужчина в нашу сторону не смотрели, были увлечены друг другом. Эх, ещё один кусочек моей прошлой жизни, такой реальный, такой настоящий. Здесь тоже жизнь не стоит на месте, идёт дальше. Пойдём и мы.
До ресторана, в котором я забронировала столик, было недалеко. Подобие отдельного кабинета, знакомое меню, в котором я тыкала пальцем в любимые позиции и говорила – пробовать это, это и это. Еда, максимально далёкая от нашей простой пищи в Поворотнице. И когда официант принял заказ и ушёл, я спросила:
- Что скажешь? Похоже это на привычный тебе театр?
- Нет, - усмехнулся он. – И да. Здесь тоже поют и тоже рассказывают историю. Но делают это совсем не так, как я видел всю жизнь. Это… интересный опыт.
