Я собою рискну - страница 3



Она – как неразменная копейка
Для бегущего от жизни человека.
Тут в приюте никому не отказали,
Даже тем, кто губы искусали в кровь.
И не тем, кто страхами и местью прозревали,
И не тем, кто врали про любовь.
На ней спали и поэты, и бродяги,
Себя пытались убивать и хулили власть.
Тут были сумасшедшие, и были доходяги,
И любая логика превращалась в страсть.
Теперь нельзя свою игру переиграть,
Если уже умер или смерти ждал.
Их отсюда забирали отпевать,
Но за приют никто спасибо не сказал.
Нынешняя осень – рыжая и злая,
А фальшивит, как расстроенный рояль.
И, может, это многоточие или запятая,
Но, оказалось, приходила Вселенская печаль.

Танцплощадка

От танцплощадки в горсаду – мутный силуэт,
Она была раздавленная бременем.
На ней звучали композитор и поэт,
Но тоже были съеденные временем.
Тут танцы начинались в сентябре,
И пока что струны пальцы зажимали,
А последний мотылёк бился в фонаре;
Музыканты пели и играли.
Для отчаянных, влюблённых и счастливцев
Всегда играли что-то побойчей,
А для скромных, грустных и ревнивцев
Звучало то, что звали «Yesterday».
А мы своих подружек обнимали
И слушали, дыхание затая,
Как медленно засовы открывали
На двери «Отеля Калифорния».
На крохотном помосте запоёт гитара,
И воскреснут композитор и поэт,
Когда объявит медная фанфара,
Что весь репертуар ещё не спет.

Тонкий свитерок

Подбивает к берегу тоненький ледок,
Чайки скачут по прибрежным валунам,
Прохлада забирается под тонкий свитерок —
Уже тепла и холода примерно пополам.
Прилипшая газета бубнит, как пулемёт,
И где-то рядом каркает ворона.
Наверное, газета читателя зовёт,
А ворона матерится для фасона.
Я один на этом берегу
Возле ржавого подобия мангала.
Уже снег пообещали к четвергу,
И яхты разбежались от причала.
Мне кажется, недавно лето повенчалось,
У него в невестах – трепетная осень,
Она в багрянец с золотом одета,
И для них на небе расцветает просинь.
У меня хандра от одиночества,
Меня зовут, а я не слышу голоса.
Но, когда не веришь в наветы и пророчества,
Не забудь, что есть на свете чудеса.

Упрёк

Я уснул за письменным столом,
И то ли в лунных бликах, то ли в отраженьях,
Я опять себя увидел слабаком
В своих самых главных объясненьях.
Это моя память – цыганка-лихоманка —
Мне же мои тайны продаёт,
И у меня с ней снова перебранка,
И она меня по новой упрекнёт.
Что не сумел переступить порог,
А что было, никогда не повторится.
Мне было дано, а я не смог,
И самому с собой не примириться.
А упрёк – как беспробудный сон,
Он ни в ноту и ни в рифму не ложится,
Он и гром, и колокольный звон,
А если и умрёт, то возродится.
Но я живой, блуждающий в потёмках,
И пусть это звучит, как некролог,
Я высеку на памяти обломках:
«Ты прости меня, что я не смог».

Утро

Над Мясницкой утро зацвело,
Побудку барабанит барабанщик,
Просыпается Бульварное кольцо,
Если дважды позвонил дедушка-трамвайщик.
Уже на Чистопрудном школьники галдят,
А карасище на пруду делает кульбит.
Уже и липы потихоньку золотят,
И шмель мохнатый над гортензией кружит.
Витрины с зазеркальем взялись поиграть,
А у скамейки голуби воркуют.
Они пытаются прохожим рассказать,
Как по бабушке-кормилице тоскуют.
Ждут горячий хлеб на углу у булочной,
Тут свой дух и свой ангажемент.
Здесь каждый дом в архитектуре переулочной
Имеет свой особый постамент.
Москва красива и чиста, как небосвод,
Поклонилась утренней Звезде.
Это значит, что Благая Весть придёт
По освежающей сентябрьской росе.

Чудеса

Здесь уже давно беспросветно серо,