Крепко прижав к груди драгоценный натюрморт, Зосимов выскочил на улицу и победно вышагивая, как бы по гулливеровски сверху поглядывал на озабоченно снующих прохожих.
«Эх, люди, людишки! Все чего-то суетитесь, мельтешите, гоняетесь за призрачным счастьем, а спрашивается: зачем? в чем заключается ваше счастье? В новогодней елке? В дешевеньких подарках? В салате оливье? В полусладком советском шампанском? Фи-и! Как мелко, глупо, скучно! Вы носитесь по кругу, как гончие за зайцем не замечая меня! Кто я для вас? Гайка? Болт? Винтик? Маленький дрожащий человечек? Зря вы так! Пусть я маленький, но вы даже не подозреваете, что у меня в руках. Вот эта вещь перевернет всю мою жизнь так же, как изобретение колеса изменило жизнь рода человеческого! И никак не меньше! Да-да господа хорошие! И не вас, а лично меня впереди ожидает жизнь радостная, счастливая, творческая! Так-то, народ!»
Зосимов снежным вихрем ворвался в свою двухкомнатную малогабаритную квартиру, на ходу напевая им же сочиненную песню:
– Улечу из России, очень холодно здесь,
– Приземлюсь на Канарах, где бананов не счесть…
С кухни выглянула супруга Муза с перепачканными в муке руками.
– Интересно, куда это ты собрался, Зосимов? На какие еще Канары? Ты деньги принес? – Она по-собачьи принюхалась носом. – Подлец, ты опять пьян?! Где шапка? Пропил?
– Успокойся Музочка, у меня все под контролем! – жизнерадостно заверил супругу Зосимов. – Да, я капельку выпил, совсем-совсем немножко! И в тоже время можно сказать, что я пьян, пьян! Но не в прямом смысле – я от счастья пьян! Музочка, мне такая удача подвалила, такая удача! Я поймал за хвост…
– Заткнись! – клокочущим от ярости голосом оборвала его супруга. – Дрянь этакая! Ты что, издеваться надо мной вздумал?! Вчера нажрался до потери сознания, сегодня где-то успел нализаться: долго еще твое пьянство будет продолжаться?! Ты что, скотина, Новый год мне хочешь испортить, да?! – Выставив вперед мощную грудь пятого размера, Муза перешла в наступление. – Где деньги?! Куда дел шапку?! Ну, отвечай! – Точно кузнечным прессом, она прижала мужа к двери.
– К-какие деньги?! К-какая шапка?! – теряя последние остатки лирического настроения, Зосимов задыхался под жаркими телесами супруги. – О-отпусти… я тебе сотню таких шапок… деньгами завалю… будут тебе деньги, много-много… п-поверь мне, мужу своему…
Услышав странный лепет супруга, Муза, прикрыв алый ротик молочно-белой рукой, беззвучно прошептала: «Все, кажись, допился муженек, с ума спятил…» – На всякий случай ослабив напор, она отступила на шаг назад.
– Фу-у, едва не раздавила… – облегченно выдохнул Зосимов, передергивая плечами. Затем спросил с укором: – Ну чего как с цепи сорвалась, я тебе деньги принес, а ты…
– К-какие деньги? Откуда? Где они? – уже не на шутку испугавшись, не веря мужу, Муза стала медленно, медленно отступать.
– Да стой ты! Куда? – Зосимов схватил жену за руку. – Я что-то не могу понять: ты что мне не веришь? Не веришь, да?! Мне? Зря, зря… Ну чего дрожишь? Меня боишься? Ох, и дуреха же ты! Не псих я, не умалишенный, не бойся! Просто возбужден, и на то имею полное право. Ты ждала, что я принесу тебе деньги от Мусы, да? Ждала? Глупая, разве это деньги, это – копейки! Настоящие деньги вот здесь! – И он горделиво развернул перед супругой холст. – Вот они, смотри! Да не на меня смотри, глупая, на холст, на холст смотри! Это есть картина под названием натюрморт! О, это не просто натюрморт – это шедевр мирового искусства, можно сказать – классика живописи. Да-да, настоящий шедевр для мировой культурной общественности! Лично для нас с тобой, это – большие деньги, притом, заметь, не рубли, нет – полновесные доллары, много-много долларов!
