Я такая случилась, и это твоя беда - страница 6

«В конце-то концов… Она хороший спец. Может пригодиться, – актер снова посмотрел на доктора, – мозги вроде есть, руки растут, откуда нужно… – взгляд скользнул с длинных волос девушки на талию, стройные ноги, – все остальное – мелочи, на которые можно спокойно закрыть глаза».

– А мне есть к чему придраться!!! – Блэр вскинул голову и громким, сильным голосом позвал. – Сунери?! «Золота-а-а-я»!!! – девушка оступилась и, приоткрыв рот, медленно обернулась у самых дверей, уставилась на смеющегося актера. – Откуда такое необычное имя?!

– А персидский откуда?!

– Долгая история, завтра расскажу… – мужчина криво усмехнулся.

– А я завтра… – Сунери протянула руку, указуя на дверь.

– А ты завтра к девяти сюда, – кивнул Кристиан, – все правильно. Я этим криворуким не доверяю больше. Руки-ноги оборвут, а потом скажут, что так и было. Не то, чтобы я был сильно против, но коли умирать, так уж сразу, а не морской звездой в компании коматозников…

Дверь в павильон распахнулась, пропуская трех человек в медицинской униформе. Отодвинув зависшую девушку с дороги, они бросились к именитому пациенту.

– Ты собираешься разрушить свои планы на вечер из-за человека, которому на тебя плевать? Задумавшись на секунду, я ответила: – Я готова разрушить себе жизнь ради него. (с) Стейси Романова, «В ожидании звонка»

Да на нём же написано «не твоё»: не твои переливы ночных огней, он закроет глаза и сквозь тьму споёт о потерянном ветре семи морей.

Не заламывай белые пальцы рук: не твоё песнопение хрусталя, пусть прилив заберёт тебя поутру, но чужое любить – ну никак! – нельзя.

Между прошлым и счастьем стоит стена, между явью и болью одна искра, и его, тонкокостного, ждёт она: дева полная света и серебра.

Разгоняет его лучезарный смех застоявшийся в венах горчичный мёд. Но чужое любить – самый страшный грех, и тебя, золотую, никто не ждёт.

(с) Светлана Орлова

Шли недели. Слякотная теплая зима сменилась какой-то особенной, нежной весной.

Сунери не ушла. Ее не отпустили.

Он не отпустил.

В контракте черным по белому были указаны сроки ее работы над фильмом, и до самого окончания съемок она оказалась привязана к кинопроизводству.

Девушка приходила на съемочную площадку раза три-четыре в неделю, по своему собственному усмотрению выбирая время визитов, чем несказанно раздражала и выводила из себя Кристиана Блэра.

Но вся съемочная группа вздохнула с облегчением с тех пор, как она впервые ступила своими высокими каблучками в большой павильон Лос-Анджелеса – с той самой секунды, с того самого дня озверевший и уставший «мститель-миллиардер» лишь ей посвящал всплески своей отборной ругани, филигранных подколов и под*ебок всех степеней и уровней сложности. Поначалу Грант боялся за Сунери и подумывал вовсе разорвать контракт, но, потерпев пару дней, открыл для себя и вовсе неожиданную штуку: девушка не то чтоб не обижалась, расстраивалась, плакала, помышляла об увольнении, как бывало с персоналом ранее. Ей, казалось, вообще было наплевать! Как ни измывался Кристиан, как ни изворачивал несчастную Сунери в своих опытных руках, выискивая слабое место, куда можно побольнее ударить, найти он его, казалось, никак не мог, отчего приходил в совершенно угнетенное состояние, из которого достать его не представлялось возможным вообще.

Кристофер молча обалдевал от сложившейся ситуации: весь яд и всю желчь, что Блэр ранее заботливо и с тщательной равномерностью распределял по съемочной бригаде, по доброте своей стараясь никого не обидеть, – все доставалось доктору. Но девушка лишь молчала, улыбалась и, покусывая острыми зубами красный карандашик, утыкалась в сценарий. Иногда она жалостливо сводила брови и делала такое грустное лицо, что у присутствовавших обливалось сердце кровью, но через мгновение она поднимала насмешливый взгляд, красивые губы расплывались в такой откровенной и издевательской улыбке, что Блэр, разводя руками, восхищался: