Я умру за вождя и отечество - страница 19
Настроение от таких новостей окончательно скисло. Что же он, виноват, что дурацкая перьевая ручка только и делает, что сажает эти чертовы кляксы? Теперь только надеяться, что тетушка забудет о своем намерении. Хотя, занятие более бессмысленное пойди отыщи: раз уж тетушка собралась проверять его тетради – не отступится. А, значит, быть беде.
– Да, тетушка, – послушно ответил Пауль.
Он попытался сделать вид, будто предстоящая проверка не сильно-то его и заботит. Даже получилось – быть может, оттого, что грядущая головомойка занимает в голове места куда меньше, чем сегодняшний «поход в кино».
Вообще-то, Рыжий с приятелями никуда его не звали. Но стоит вспомнить, как у штурмовиков горят глаза, когда они говорят о наступлении новых времен… Пауль с трудом представляет, как эти самые новые времена должны выглядеть. Но совершенно точно обязан собственными глазами увидеть их наступление. Как удачно получилось, что наступать они собираются как раз возле небольшого кинотеатра на Мюллерштрассе.
Наконец, с завтраком покончено. Чинно поблагодарив тетушку, Пауль подхватил ранец с книжками. Интересно, а в обещанной новой эпохе будет место школам и учебникам?
Закрыв дверь, спустился по скрипучей деревянной лестнице. Улица встретила черно-белой чересполосицей. За ночь выпало немало снега, но за минувшее время он основательно подтаял. Кое-где вместо белого покрова красуются грязно-черные лужи. Весь Берлин будто превратился в безликий черно-белый лабиринт, наполненный спешащими людьми. Одинаковые поднятые воротники, надвинутые на самый нос кепки и шляпы, руки прячутся в карманах. А сверху непрерывно сыплет нечто среднее между дождем и снегом. Еще пара недель, и можно будет поиграть в снежки.
Недалеко от школы его окликнули. Фриц, когда холодно, щеголяет в старой форменной шинели, оставшейся еще с тех времен, когда в школу ходил не он, а его папаша. Пара аккуратных заплаток, а за спиной – точно такой же школьный ранец с книжками.
– Ну что, сегодня после математики сбегаем?
Приятели договорились удрать после второго урока.
– А, может, ну ее, эту школу? – Предложил Пауль. Изначальный план подразумевал, что на математике и чистописании они все-таки побывают. Но раз уж головомойка от тетушки неизбежна, нет никакого резона увеличивать количество клякс в тетради. Тем более, количество это и без того удручает.
Морген, как и ожидалось, возражать не стал. Забрались в заброшенные сараи недалеко от школы. Пауль вытащил из нагрудного кармана пару помятых сигарет, угостил приятеля. Какое-то время молча курили, пуская дым навстречу моросящему с серого неба дождю.
– Как думаешь, а мы на фронт поедем? – Неожиданно спросил Фриц.
– На какой еще фронт?
– Ну, мало ли. Батя вот говорит, даже если красных в Германии одолеем, надо будет еще в Россию идти, чтоб там их бить. А не то они сами придут, чтобы всех в лагеря посадить.
– Дурь какая-то.
– Может, и дурь. Только у меня-то отец на фронте был, да и твой тоже. И деда тоже в армию брали, с французами воевать. Выходит, и мы с тобой воевать поедем, когда время придет?
– Не хочу я воевать. Мало того, что лишения терпеть, так потом про тебя еще вранье в кино снимать будут. – Сердито отозвался Пауль.
– А ну как не вранье? – Неожиданно спросил Фриц.
– Ты смотри Рыжему такое не брякни.
Дурацкий разговор получился. Война всегда казалась чем-то далеким и прошлым. Этакая жуткая гадина, наподобие выгоняющего людей с работы кризиса. Только война не сосиски из магазинов крадет, а откусывает пальцы, калечит лица, отрывает ноги… До того, как Морген полез к нему со своими глупостями, Пауль полагал, что война обитает исключительно в фильмах. Перспектива встретиться с ней лицом к лицу не сильно вдохновляет.