Спать я и правда ложилась сытая, но вот буду ли теперь доброй-вопрос открытый. Не так давно мне удалось заметно похудеть и вот теперь вес грозил вернуться обратно.
***
В больнице меня ждали разъяренный Петрович и перевернутый вверх дном кабинет. Бумаги валялись буквально везде-на полу, на шкафу (уж как они там оказались мне невдомек), на пыльном подоконнике и даже в мусорном ведре. За подоконник мне кстати влетело отдельно и своими криками препод чуть не довел меня до слез.
Спросить, что случилось в кабинете, язык не повернулся, ненароком убьёт еще чем-нибудь тяжелым. Ну вон той статуэткой, например бронзовой. Вон глаза как кровью налились. Еще хуже. Если его прямо здесь инсульт хватит, мне что с ним делать-то?
Но к моему счастью, как раз в тот момент, когда Петрович перечислял до какого колена он будет приходить во сне и наяву моим потомкам, в кабинет робко постучали и рыжая головка Анечки-медсестры аккуратно втиснулась в проем.
— Аркадий Петрович... там новенький лютует. Вы бы глянули? А то я никого найти не могу.
— Я тут вам что, девочка на побегушках?! Где все?
— Я...я не знаю.
— Пошла отсюда!
Все еще пылая гневом, он развернулся ко мне и пробасил:
— Чтоб через час все было как раньше.
Я, порадовавшись, что ненавистный Петрович ушел, и кляня на чем свет стоит эту психбольницу с ее больными и врачами вместе взятыми, схватилась за голову. Этак я и да завтра не разгребусь.
Но время шло, Петрович не возвращался, и я худо-бедно рассортировывала документы. Не знаю, что за гад это устроил, но если бы он мне только попался...
В дверь постучали, когда я уже ползала в последнем углу. Кое-0как поднялась, ноги затекли теперь нещадно ныли. На пороге снова возникла рыжая Анечка.
— Ой как я тебе не завидую... да что я, тебя здесь все жалеют.
Ну обалдеть! Выходит, препод меня за что-то персонально не любит что ли?
— Ты не знаешь, что за сволочь это устроила? — я указала на бумаги, сейчас уже стопочками лежащие на столе.
Аня выпучила глаза.
— Как это кто? Сам...
Тут уже настала моя очередь удивляться.
— Как это сам?
— Ну так. Искал что-то, орал с шести утра, он сегодня в ночную. Всех дураков мне перебудил. Еле успокоили. Сказал, что прибьёт тебя, когда придешь. Но вот ты жива вроде...
И так в сомнении на меня посмотрела, будто еще думала, в самом деле я жива, или уже того... привидение.
— Жива, ага, как же. Ума не приложу, когда успела ему насолить и в чем моя вина, что у него секретарша такая нерадивая.
— Ой, и не говори... Танька она такая, где упадет, там и останется лежать на веки вечные.
Я снова вытаращилась в непонимании.
— И часто у вас тут Танька падает?
Анечка рассмеялась и отмахнулась.
— Да не Танька... а все, чем она заведует. Документы, истории, анализы, справки... где бросит, так тому там лежать.
— И как он ее еще не убил?!
Аня снова развела руками, мол, непонятно.
Аня ушла, а я снова принялась рассортировывать надоевшие до зубовного скрежета бумажки по стопочкам и папочкам. Пару раз забегал подобревший и покрасневший Петрович, и даже отпустил меня пообедать. А вечером, после смены, я встретила во дворике сокурсников — они и предложили пройтись до соседнего кафе.
— Я пас, ребятушки. На мели... с зарплаты схожу, а сейчас извините.
И уже направилась в сторону дома, но ребята наперебой принялись зазывать, обещая угостить меня «в кои-то веки».
— Ладно уж, на мороженое наскребу...
