- У нее будут проблемы? - спрашиваю ровным голосом. Настолько ровным, что Сечин сглатывает, что он там жевал, и начинает говорить уже отчетливей.
- Вполне возможно. Мужики - то такие…
- Такие не такие… Про них все выясни. И отследи, чтобы ее имя нигде не фигурировало, ни в каких отчетах. Деньги значения не имеют.
- Ага.
Откладываю телефон, подавляя желание швырнуть его.
Блять. Я опять это сделал. Впрягся в очередную историю с Витой.
И опять не понимаю, почему внутри все скручивает от бешенства. На нее, на тех ублюдков из-за которых она “слегка избитая”. И которым могла бы “дать”. Это неадекватно. Она мне никто. А лезет в мою голову с завидной регулярностью. Как я - в ее жизнь.
И вдруг нестерпимо хочется разобраться, почему лезу. Прояснить для себя, расставить все точки над “и”. Разочароваться окончательно может быть. Понять, что она такая же, как все прочие. Ничем не выделяется. Значит и выделять нечем. Отстать.
А может сделать что-то такое для нее, которое то, что она для меня сделала, уравновесит. Чтобы я перестал чувствовать себя гребаным должником. Будто если не расплачусь - с Яркой опять что-то произойдет.
От одной только мысли этой хочется расколотить что-нибудь.
Я приглашаю ее в ресторан. Точнее - требую. В сообщении, правда. Но ребятам, которые за ней присматривают, сообщаю, чтобы хоть чучелом, хоть тушкой, но довезли.
Виталина появляется, причем почти добровольно. И снова кулаки сжимаются в желании ударить. Не ее, конечно. Тех уродов… у нее на скуле ссадина и синяк под глазом. Густые волосы - я помню, что они густые, и вот лучше бы не помнил, потому что снились они мне, и волосы и губы пухлые, и совсем в неприличном виде - стянуты в хвост. Ни грамма макияжа, глаза уставшие, следы побоев. Толстовка, джинсы, старые кеды… смотрится в ресторане совсем не к месту.
Я спрашиваю подробности, что произошло накануне вечером. А потом обрисовываю перспективы. В общих чертах, конечно, язык не поворачивается говорить избитой девчонке гадости - но и краски чуть сгущаю, чтобы прониклась. Чтобы с большей охотой согласилась на мое предложение, которое я озвучить собираюсь. Поскольку ее могут преследовать. И нужно время, чтобы это все затихло…
Вижу вдруг - почти перестает слушать. Скучнеет. Отодвигает недоеденное мясо, взгляд в сторону и будто вообще не интересно. А потом вдруг встает и на выход пробирается. Не прощаясь.
И меня снова кроет. Я так от этих ненормальных чувств устал, что уже даже сопротивляться сил нет. Нагоняю ее у входа почти, за плечи разворачиваю:
- Меня дослушай, - говорю тихо и жестко. - Пока не дослушаешь - никуда не идешь. Я же помочь хочу.
- Опять насильно добро причиняете? Не надо мне этого, - бормочет. И снова на меня не смотрит.
Но когда я следующую фразу говорю - глаза вскидывает все-таки. Шокированно.
- Мы с Ярославом собрались на месяц уехать. В тепло. Я снял виллу. И я предлагаю… да хрен там, настаиваю, чтобы ты с нами поехала.
- Ч-чего? С вами? Настаиваете? Да по какому праву?! Вы уже совсем... прям как эти, которые хотели чтобы я голой перед ними пела. Делаете вид, что защищаете от них… А сами чем лучше? Точно так же играете людьми!
Меня неимоверно бесит это сравнение!
- Ты поедешь в мой дом, - шиплю, - И поживешь там, пока все не уляжется. Я сказал.
- Я спасла вашего сына, что вам еще от меня надо? - топает она ногой.
- От тебя - ничего. Считай, что я отдаю свой долг. И спасаю тебя.
