Выбрала лавку под огромным деревом с роскошной кроной и ветками, спускающими почти до земли. Подальше от глаз. Долго глядела перед собой на искусственный пруд, в котором весело плескались утки и гуси. Смотрела, но не видела ни их, ни людей. В голове глухо стучало: «ничего, как-нибудь выкрутишься».
«Как же так, папа? Как же так?.. Всю жизнь я слушалась тебя, училась у тебя, верила всему, что ты мне говорил…»
Над головой треснула ветка – на неё вспрыгнул воробей, встряхнулся, сбрасывая капли лужи, в которой только что плескался, вымывая из перьев дорожную пыль. Пригладил крылышком мокрую головку и уставился на меня маленькими, настороженными глазками. Я машинально достала из сумки кусочек печенья, поломала его, бросила крошки на землю. Птица подлетела ближе, но не решилась схватить угощение. Она боится или чувствует что-то?
Внезапно в голову приходит странная мысль: а что, если бы я могла поменяться с ней местами? Просто расправить крылья и улететь? Желание из детства – то самое, что возникало каждый раз, когда я, напуганная миром взрослых – их ссорами, драками, пьяными голосами, – хотела исчезнуть, раствориться в воздухе. Просто не быть среди них. Раз я ничего не могу изменить, не могу ни повлиять на родных, ни примирить их, значит, хотя бы убежать, не видеть и не слышать всего этого.
Вдруг воробей вспорхнул, напуганный бежавшей на него собакой. Я проследила за ним взглядом, ощущая странное сходство с этим крошечным существом, которое всё время должно быть настороже, чтобы не дать себя проглотить. Лети, крошка, лети! Спасайся.
Блокнот лежал на коленях. Я открыла его. На первой странице вывела крупными буквами: «Моя жизнь и борьба».
Затем перевернула страницу и дрожащей рукой написала:
«Папа, ты ошибался....»
Чернильная линия вышла жирной, тёмной, как глубокая трещина. Я призадумалась. А ошибался ли папа?.. Или он всё же… врал?
Я стиснула зубы, чувствуя, как пальцы всё крепче сжимают ручку, будто та была виновником моей боли. И вдруг поняла: всю жизнь я несла внутри себя папин голос, его убеждения, его веру в мать – и теперь этот голос звучал фальшиво, как потрёпанная временем лента с затёртой записью. Впервые в жизни.
Я резко вырвала лист, достала зажигалку и, не раздумывая, чиркнула колесиком. Пламя вспыхнуло быстро, жадно охватив бумагу, и в этот момент во мне вспыхнуло странное, непонятное даже мне самой наслаждение. С меня довольно!
Огонь пожирал слова, превращая их в пепел, а вместе с ними исчезало всё, за что я цеплялась. Может, это была иллюзия, но именно в этот миг меня охватила уверенность: всё уже предрешено.
И все же во мне еще теплилась малюсенькая надежда, что не все потеряно. Я не желала её хоронить. Не хотела отказываться от мечты о доме, от своего места, от последнего, что могло мне дать ощущение опоры. Я не хотела отпускать её – но пламя делало свое дело, не оставляя мне выбора.
Прячась под широкой, щедрой кроной дерева, я закрыла лицо руками. Слёзы прорвались внезапно, обжигая кожу, мешая дышать.
Дома я пересказала наш с мамой разговор мужу. Мой голос дрожал, слезы скатывались по лицу. Муж внимательно выслушал, а затем мягко произнес:
– Дорогая, я не могу видеть тебя в таком состоянии. – Он обнял меня. – Послушай, я думаю, что надо называть вещи своими именами. Для твоего же блага. Я знаю, это очень больно, но, уверен, ты справишься.
– Я не понимаю. Что ты имеешь в виду?..
